Он был неправ во всем: в том, что поначалу не допускал саму возможность их брака, в том, что позволил навязать себе в жены другую, а затем с ней, другой, нелюбимой, разделил постель, в том, что не восстал против всего мира, защищая их любовь, а предал ее, пойдя на поводу у короля и собственных извращенных понятий о долге. Он был неправ. Почему же тогда так тянет вернуться к нему, туда, где она пусть и недолго, но чувствовала себя счастливой? Почему каждый раз, закрывая глаза, она переносится в светлые осенние дни и снова чувствует жар и силу его объятий, тепло дыхания на своей коже, и в такие минуты ей трудно дышать, словно в легкие поступает не воздух, а перетертое в пыль стекло. Каждое утро Тали просыпалась с болью, которая гнездилась в груди и в течение дня заполняла сознание, накрывая мучительными, душными волнами. Она жила с этой болью, срослась, сроднилась с ней. Она сама стала болью.

Временами боль делалась настолько нестерпимой, что Тали поднималась на высокую дозорную башню, подходила к краю смотровой площадки, представляя, как ее тело падает на вымощенный камнем двор, подскакивает от удара, а затем застывает сломанной куклой. И мысль о близости смерти отрезвляла, вынуждая сделать шаг, но не вперед, навстречу гибели, а назад, к бесцельному и пустому прозябанию, без любви, без радости, в этом аду, куда она сама себя загоняла.

Наступит день, говорила себе Тали, когда я не смогу вспомнить его лица, звука голоса, запаха кожи. Этот день обязательно наступит, и тогда все терзания покажутся пустыми и нелепыми. Нужно только дождаться. Но этот день никак не желал наступать, зато приходил вечер, на замок опускались сумерки, и она шла в каминный зал, чтобы, глядя на танец огня, отвлечься от жалящего роя мыслей.

Очередной вечер не был исключением. Как всегда, Тали забралась в кресло. Едва часы пробили десять, в зал пришли барон с герцогом, наполнив пространство гулом голосов, запахами алкоголя и табачного дыма. По сложившейся традиции мужчины коротали время за игрой в карты. Герцог курил сигару, но временами так увлекался партией, что забывал подносить ее к пепельнице и пепел усыпал его камзол и ворсистый ковер вокруг.

Все шло как обычно, ровно до того момента, пока часы не бумкнули один раз, отмеряя половину часа. Словно в ответ на условный сигнал, раздался удар входной двери, а за ним последовала тяжелая дробь чужих шагов, и комната заполнилась посторонними людьми в черных кителях тайной канцелярии Кардийской империи.

– Добрый вечер, дамы и господа, – с издевкой поприветствовал присутствующих хорошо знакомый Тали человек.