Практически все присутствующие альмерийцы умели управлять такими штуковинами, и потому они покатились со смеху, когда всё население Междустенья, (дома остались только матери с крошечными детьми и совсем уж древние старики), шарахнулось, увидев, как стальное чудовище, взревев мотором, вздрогнуло, двинулось с места и медленно покатилось на только что выстроенный помост.

При этом фары машины несколько раз мигнули, что привело в ужас женщин и детей, а охотников заставило схватиться за оружие.

– Ну, хорошо, а как же вы её на самый верх-то затащите? – всё сомневался священник. – Помост помостом, но берег здесь довольно крут.

Маранта переглянулась с Порфирием и поняла, что ему не нужно ничего объяснять. По знаку своего начальника двое рабочих размотали тонкий, но на удивление прочный трос лебёдки, протянули его на самый верх высокого берега и зацепили за ствол крепкого дуба, основательно державшегося за землю своими могучими корнями.

Люди ахнули, когда машина медленно задрала нос, потом встала на задние колёса и всё так же медленно поползла по почти отвесной стене, словно невероятных размеров железный жук. Когда она, наконец, очутилась наверху и встала на все четыре колеса, дверца открылась и из кабины вылезла Маранта, с которой пот стекал градом, словно она тащила эту тяжесть вручную.

Женщина устало улыбнулась и помахала рукой всем стоящим внизу и взирающим на неё, как на некое чудо. Громогласное "ура!" сотрясло всё вокруг и всполошило птиц, без того растревоженных таким скоплением людей в одном месте.

– Вот так она и на стену каньона въедет! – сказал Порфирий священнику стоявшему с открытым ртом.

– А знаешь, я с ними поеду! – заявил тот, когда вновь обрёл дар речи.

– Спятил? Я уже отговорил ее, тебя с собой брать. Тебя же там повесят!

– Понимаешь, я только сейчас понял: ведь Инци с ними, с этой семьёй! Я не знаю почему, но это так. Впрочем, у него всегда так – он видит души, а мы лишь тела Мы судим о людях по их поступкам, а он по нитям судьбы, протянутым через их жизни волей Создателя.

– Чой-то я тебя плоховато понимаю, но всё равно, какой бы ты ни был старый лис, ведь тебя узнают! Конечно, твои портреты больше не красуются на каждом столбе, а новые люди в полиции не знают тебя в лицо, но объявись ты там среди своих и всё! Стукач найдётся, и тебя тотчас вспомнят. А как вспомнят, так и захотят натянуть твою шкуру на барабан. Поймать такого зверя! Да все полицейские чины передерутся за право притащить тебя в кандалах сутягам на съедение! И не смотри, что прошло уже… А сколько лет прошло? Тридцать? Больше?