И не просто взяли: судя по всему, Райли догадывается, с кем имеет дело, но доказательств у него нет. Нет и не будет. Но Райли догадывается, а значит, постарается использовать Даррела в своих интересах, и у него это получится, потому что…

Даррела взяли.

Сандра не сомневалась, что однажды это случится. Она не лгала и не рисовалась во время разговора с Козицким, она действительно понимала, что однажды удача им изменит и они – все они – окажутся за решёткой. Или будут убиты во время задержания. Скорее всего будут убиты во время задержания, поскольку во время честного судебного процесса с лёгкостью докажут, что не имеют отношения к преступлениям, которые им приписывают. Но честный суд им не грозит, а затевать бесчестный слишком хлопотно и опасно, поэтому скорее всего их действительно убьют во время задержания. Как «оказавших сопротивление». Сандра об этом знала. Но почему-то была уверена, что попадётся первой. Почему? Нипочему. Просто была такая уверенность, несмотря на то, что друзья предприняли грандиозные усилия, чтобы вывести её из-под удара. Её спрятали, но она отказалась прятаться, потому что это были её друзья, люди, которых она любила. Ради которых была готова на всё.

Даррела взяли.

И что делать? Отправить роботов, чтобы они отбили Августа у разведчиков? Теоретически возможно, однако Сандра не была готова приказывать инопланетным роботам атаковать людей. И не была уверена, что при первых же признаках опасности Райли не прикажет убить Даррела. И не знала, разрешает ли ограниченный доступ отдать приказ на начало боевых действий.

Проклятый ограниченный доступ.

А самое главное, даже отбив Даррела у Райли, она не устранит главную проблему.

Они всё равно погибнут.

Потому что «временный командующий офицер Жарр» обладает всего лишь ограниченным доступом.

Сандра посмотрела на Октавию, вздохнула и направилась к выходу из рубки.

И не заметила, что один из микродронов бесшумно поднялся с плеча спящей Леди и полетел следом.

…

– Я хочу, чтобы ты называл меня Тиной, – вдруг сказала Диккенс, и Вагнер… Вагнер почувствовал, что дрожит. Не вздрогнул, а задрожал – внутри, потому что не ожидал, а главное – потому что понял, что стоит за просьбой. Почему она прозвучала.

Но поскольку ответ не последовал сразу, девушка подняла голову с груди кадета и посмотрела ему в глаза:

– Не хочешь?

– Я очень рад, что ты мне это предложила, – ответил на её взгляд Павел. – Я…

Диккенс не позволила ему договорить: потянулась, поцеловала в губы и улыбнулась:

– Я не люблю, когда меня называют Клементиной. Никогда не любила. Имя кажется слишком строгим, но родителям нравится, они называют меня только так. Я пару раз просила звать меня Тиной, они старались, однако хватало их ненадолго. Потом снова возвращались к Клементине. И тогда я решила, что Тиной меня будет называть только один человек. Самый главный.