– Или что?

– Я не хочу убивать олдбагов, – ответил Захар. – Не хочу наблюдать, как их вывозят в резервации, не хочу видеть в новостях информацию о погромах, не хочу слышать о законах, которые позволят отнять у них деньги и недвижимость.

– Ты добил раненых в Париже! – неожиданно для себя выкрикнула Амин.

– Это были взорвавшиеся олдбаги, убийцы, пролившие кровь, – ничуть не смутившись, парировал красавчик. – Но убивать людей только за то, что над их головами светятся красные цифры, я не хочу.

– В случае волнений тебе придется в них стрелять, агент, – жестко произнес Конелли. – Ты под присягой.

– Я ведь сказал, что не хочу убивать олдбагов.

– Выйдешь в отставку?

Захар поморщился, но ответил:

– Сейчас не отпустят, у нас военное положение.

– Поэтому или ты будешь стрелять, или трибунал, – подвела итог Карифа. – Все просто: придется исполнять приказ.

– Вечно вы, русские, портите все своим Достоевским, – хихикнул Конелли. – Какого черта ты завел этот разговор?

– Иди в задницу, макаронник, – грубовато бросил Захар. – А что касается приказов, то на суде немцы тоже говорили, что убивать русских детей, насиловать и измываться над беззащитными им приказывали. Типа, за каждым Гансом из Мюнхена, который ради смеха вспарывал живот беременной русской женщине, стоял лично Гитлер.

– К чему это ты?

– Просто вспомнил.

– Кстати, пока вы тут ругались, я посмотрела список законов, которые будут рассматривать в Конгрессе завтра, – подала голос Рейган. – Знаете, какой стоит в очереди первым?

– Не хочу гадать, – Захар демонстративно сплюнул.

– Насчет собственности? – предположил Конелли.

– Они собираются снизить возраст согласия.

– Зачем? – поперхнулась Амин. – Других проблем мало?

– Видимо, кто-то хочет, чтобы у полиции не было к нему претензий, – холодно ответила красноволосая.