Степан стоял, неспособный шелохнуться. Оу, он и не знал, что у него может быть такое выражение лица. В смысле, он и герцог выглядит совершенно одинаково и… это реально странно — смотреть на себя со стороны. Вот что чувствуешь, когда у тебя есть близнец.
Но была и другая вещь, которая волновала графа в этот момент. Его трудно было назвать эмпатичным, потому что он довольно плохо понимал эмоции других, ну, по крайней мере, ему так всегда казалось, поэтому он не имел ни малейшего понятия, как должен повести себя в этой ситуации.
Глупо, но он хотел, чтобы и у него был кто-то, кто так же спокойно, по-семейному тепло ругал его за беспорядок. Степан был одинок гораздо больше, чем считал. Скоро и Маниэр и Веце исчезнут из его жизни. И он останется один. Как и хотел.
— Почему ты молчишь, паршивец? Язык проглотил? Или твоя сестра опять на тебе опыты ставила? — сердито вздохнул герцог.
Попаданец не был Сенкаиром, являлся совершенно чужим для герцога Касара и это вызывало тоскливое, понимающее сочувствие к герцогу. Переход в этот мир тоже лишил Степана семьи.
О, как наивен и глуп был граф, когда считал, что в новом мире сможет начать жить заново, жить, как вольно сердце.
— Ну… я… — неуверенно начал попаданец. Как сказать Касару, что его сын уже давно умер и он, Степан, вовсе не Сенкаир? Почему же столь простые слова застряли в горле?
— А, ты опять подорвал северо-восточную башню, пока ставил опыты, да? Мы уже говорили об этом. Просто восстанови её за свой счёт и я ничего тебе не скажу. — граф крепче сжал ручку двери. Если бы у него был отец, то они бы могли говорить так же? — Сын? — донеслось настороженное от герцога.
Степан поднял голову. Он давно не ребёнок и всё это уже не важно.
— Я не ваш сын, — сообщил попаданец, — Меня зовут Кифен Вальдернеский и я иномирец, которого вы хотели увидеть. — взгляд герцога потух, исчезла теплота, и даже атмосфера вокруг стала холодной и отстранённой.
Граф мог понять, что переживает в этот миг Касар: все, кого он любил, давно ушли, тот, ради кого он пошёл на это, оказался слишком похож на родного сына, иначе б герцог их не спутал.
— Мог хотя бы соврать, что ты это он. — тихо проговорил вампир, зарываясь пятернёй в волосы, — Нельзя ж так сразу кидать правду в лицо. — граф пожал плечами.
— Вы были к этому готовы ещё в тот день, когда легли в гроб. — резонно отметил Степан, пытаясь подавить удушающее чувство сожаления.
В голове мелькали дурацкие мысли: что было б, притворись он Сенкаиром? Смог бы герцог раскусить обман? И каково это — почувствовать, что у тебя есть отец, даже если он старый и древний сварливый вампир?