Хоторн считал, что я была более чем готова претворить его план в жизнь, но мои дрожащие колени говорили об обратном.

В голове носились мысли. Каждый раз, когда я думала, что нашла выход из этого безумного положения, моя надежда рушилась прежде, чем я успевала за нее ухватиться. Неважно, что я буду делать, неважно, смогу ли я избавиться от остальных или направить вихрь в другое место или время… если я не справлюсь, за это заплатит Санктум.

– Следи за ним внимательно, ты слышишь? – сказал Хоторн, и я моргнула, вернувшись в реальность.

Сначала я подумала, что он говорил это мне, приказывая, чтобы я следила за его сыном. Но вместо этого Хоторн показывал на серебряный чип памяти, прикрепленный к детектору Хольдена, на котором была сохранена карта времени.

Хольден стиснул зубы.

– Да, папа.

Я отвела взгляд и запретила себе сочувствовать Хольдену.

Мы стояли на крыше кураториума Нью-Йорка, на достаточном отдалении от гравитационных сенсоров, охранявших здание изнутри. Здесь проходили вихревые гонки североамериканской территории. Каждый год мы с Лукой сидели перед экранами и наблюдали, как кандидаты срывались с крыши, чтобы нырнуть в приготовленный для них вихрь. При этом я никогда не осознавала, какая это была высота! Даже самые высокие небоскребы Манхэттена отсюда были похожи на спички.

Хольден стоял рядом со мной, Мия и Тревор – по обеим сторонам от нас, а Лоретта Алькотт расхаживала взад и вперед перед нами. Я расправила плечи и сконцентрировалась на предстоящем прыжке.

– Сколько лет до первого рифта? – спросила я Хольдена, хотя точно знала это число.

– Шесть, – сказал он, и нервозность в его голосе почти довела меня до белого каления. Ведь это не он должен был вести вихрь сквозь чертово время!

Шесть лет. Первый туннель, обозначенный на карте Бэйла, к которому мы должны были двигаться, находился в центре Нового Лондона шестого мая две тысячи девяносто третьего года. Бэйл, наверное, почувствовал его. Я же могла передвигаться туда только с помощью своих воспоминаний и не знала, радоваться мне или злиться из-за того, что у меня в том времени действительно был свой якорь.

В две тысячи девяносто третьем году мне было одиннадцать лет. Это был первый год, проведенный с Лис. В мае я уже жила в нашей небольшой квартире на окраине Нового Лондона. Мы часто гуляли, Лис показывала мне город, но больше всего я любила вспоминать, как сидела на диване, держа в руках горячий шоколад, а Лис нехотя рассказывала мне о работе бегунов.

Достаточно ли сильное это воспоминание, чтобы я смогла провести нас сквозь время? Я этого не знала.