– Вы должны были предвидеть это!.. – кричала она. – Это вы виноваты!
– Он в одиночку ушел на задание, никому ничего не сказав, – еле слышно отозвался незнакомец. – Мы не могли ему помочь. Ты сама не понаслышке знаешь, что ничего в охоте нельзя предугадать.
Мама долго плакала, человек же не вытерпел и сказал:
– Ему нужно было бросить это дело. Ты ушла, когда родился сын, но он давно выполнил свой пятнадцатилетний контракт! Все говорили ему уходить, но он зачем-то остался. К черту этот Соларум с его гребаными протекторами. Да чтоб они там все сгнили… Он не заслужил такой смерти.
Мама не ответила и, только немного успокоившись, осипшим голосом произнесла:
– Мне нужно увидеть тело.
– Нельзя.
– Почему?
– Потому что там не на что смотреть.
Так продолжалось еще некоторое время. Человек сообщил, что Соларум сполна выделит нам средств на ближайшие годы и предоставит защиту. Он все говорил и говорил, но мама молчала, словно ее и не было в той комнате. Когда же неизвестный наконец ушел, выразив соболезнования, что-то громко упало и разбилось, как выяснилось потом – миска с фруктами, брошенная об стену. Мама не стала заходить ко мне, а потому я остался лежать, безучастно глядя в потолок. Произошло что-то невыразимо ужасное. То было ясно как день, но я упорно прятал эту мысль как можно дальше, как и самую страшную догадку. Солнце село, и в темном небе зажглись первые звезды. Только тогда я медленно встал и, прихрамывая от нарастающей боли, подошел к тумбе, чтобы взять платок. Холод завернутого в него предмета ощущался сквозь ткань. Вид стекла одновременно завораживал и отпугивал, внутри него был нарисован красный круг, полный надписей и символов. Я колебался, не решаясь открывать дверь, будто за ней находилась пугающая реальность, не успевшая проникнуть в комнату. Здесь был отдельный мирок – маленький, уютный. Где не успело произойти ничего страшного.
Но я вышел и словно в забвении медленно двинулся в мрачную гостиную. Свет не горел, но мама оказалась там. Она сидела на диване, закрыв лицо ладонями.
Я в нерешительности посмотрел на платок.
– Макс? – тихо спросила мама, словно не узнавая меня, и смахнула вновь подступившие слезы. – Почему ты не в кровати? Тебе хуже?