— Согласен, — киваю я, — с тем, что дело хорошее сделали. А не с тем, что Читосе …

— То есть ты у нас против? — прищуривается Майко. — Так и запишем. Скажу девочке, чтобы не расстраивала тебя своими приставаниями, если тебе неприятно…

— Не, не, не, ты чего? Если захочет вдруг — так пускай благодарит. Благодарность надо принимать.

— Ага. А я вот слышала, что ты по итальянским актрисам неровно дышишь. — непоследовательно продолжает разговор Майко: — а мне вот итальянцы вообще не очень.

— И много же итальянцев ты знаешь? — спрашиваю я у нее. Задерживаются наши хозяюшки, думаю я, в самом деле, может записку им оставить и пойти уже баиньки? В отеле нас огромная кровать ждет… да и дела мы все сделали. И Нанасэ-онээсан в Токио с нами нет. Глядишь, что-то да получится у нас с Майко. Хорошее же дело сделали, как не поощрить себя любимых.

— Двоих… наверное. — поднимает голову Майко: — Муссолини и Вуди Аллена.

— Ну… и вправду не секс-символы эпохи. Ни тот, ни другой. — соглашаюсь я. Мы молчим. Я перебираю в голове итальянцев. Думаю, что нет у меня фетиша на итальянских актрис.

— Майко! — говорю я. — Наверное пора нам уже. Давай записку оставим и…

— Ради бога извините меня! — кланяется Мария-сан, спустившаяся со второго этажа. — Простите! Радость от исцеления Кикуми-тян совсем вскружила мне голову! Извините! — тотчас закипел чайник и на столе возникли какие-то коробки с конфетами, тортики и даже бутылочка вина.

— Не беспокойтесь, Мария-сан. — говорю я. — Мы все понимаем. Зайдем завтра, когда Кикуми в себя придет. Как она, кстати?

— Спит, — говорит Мария-сан и улыбается счастливой улыбкой, — она спит. Я… — она колеблется, — я же не такой хороший опекун. Я всегда переживала, что не смогу ей дать возможность жить полной жизнью, потому и кресло это с работы взяла… исследовать. Торо-сан он все понял и третий год уже не спрашивает что с этим креслом, а я как вспомню, как мы без него жили раньше, так вздрогну. — Мария вздыхает.

— Я же сперва даже не знала, что она хочет. О чем думает. Все время ждала… что она… ну… — Мария опускает глаза: — ночью проснусь, слышу, как она хрипит, и не понимаю, что она сказать хочет. Может она меня проклинает? Может ей холодно? Или она пить хочет? Пока кресло на нее не настроили, так мы общались только «да» и «нет». Кивает или мотает головой. Потом ночью проснешься, а хрипа нет. Сперва испугаешься, а потом прислушаешься — дышит. — на глаза Марии-сан навернулись слезы, и она вытерла их рукавом. — Спасибо вам. Да что, спасибо, я вам все что вы хотите сделаю. Может я могу хоть как-то вам помочь?