Передвигался дампир с трудом, опираясь на мое плечо. Он несколько раз пытался выпрямиться, чтобы идти самостоятельно, но неизменно терпел неудачу. Я же, стиснув зубы, ругала про себя падальщиков и их чертов профессионализм. Хотя ругать мне следовало только себя.

Устроиться в машине было еще одной сложной задачей. В конце концов, щенок замер на пассажирском сидении, склонившись головой почти к коленям. Минут сорок мы ехали молча. Ирвин не поднимал головы, мерно покачиваясь вперед-назад. Я нервничала, не имея возможности проверить его состояние. Лед, заполнивший грудину, расползался дальше по телу. Горло сковало спазмом, мешающим дышать и говорить. Даже мысли давались мне с трудом. Я испытывала стыд, боль, но самым мощным, всепоглощающим чувством был ужас. Ирвина по-прежнему, казалось, не было рядом. На сидении застыла пустая оболочка от моего ученика. Можно было сколько угодно убеждать себя, что я поступила правильно, что иного выхода у меня попросту не было… Но совесть к моим аргументам оставалась глуха.

Мы давно уже ехали по шоссе, когда Ирвин пошевелился, привлекая к себе мое внимание. С трудом выпрямившись, он откинулся на сидение и отчетливо произнес, не глядя на меня:

— Я должен еще что-нибудь сделать для вас, мастер?

— Нет, Вин, — мягко ответила я и уже собиралась добавить «все позади», но не успела.

— Тогда убейте меня сейчас, мастер. Пожалуйста. Я готов.

Огорошенная просьбой, я судорожно сглотнула, с трудом справилась с разом севшими связками и произнесла:

— Нет.

— Леди, — настойчиво, совершенно не свойственным ему обманчиво-мягким тоном начал Ирвин, разглядывая ночь через лобовое стекло, — если я могу рассчитывать хотя бы на каплю вашего милосердия, проявите его, пожалуйста. Отпустите меня. Убейте. Умоляю.

Я ударила по тормозам, вызвав возмущенный сигнал следующего за мной водителя, выкрутила руль, сворачивая на обочину, и остановила машину, включив «аварийку».

— Послушай меня, — едва сама не срываясь в истерику, торопливо проговорила я, — я не планировала тебя убивать. Но нам было необходимо вытащить Себастиана. Никакой другой возможности я придумать не смогла, к этой твари не так просто подобраться. Все, от начала до конца, каждое слово, сказанное мной сегодня, каждое мое действие было осуществлено только лишь для того, чтобы ты поверил, что я хочу тебя убить. Поверил настолько, что вынудил бы Себастиана примчаться. Это была твоя помощь нам и твое… искупление.

На последнем слове я дрогнула, испытав отвращение к себе. Но, быстро взяв себя в руки, продолжила: