Они танцевали под беззвучную музыку в заброшенных мечетях, занимались любовью, тысячью разных способов, в тени храмов. Смеялись, обнимались, отдавались друг другу в лучах арабских закатов, восточных полдней, африканских рассветов.

Каждый день кто-нибудь отбывал в Больший Мир, а их брошенные кожи — призрачное войско — летели по улицам Джакарты, Пекина, Рейкьявика, Кейптауна, пока не рассыпались в пыль, которую развеивали ветра.

Мэтт Уилер взял школьную тетрадь в канцелярском магазине Делайла — том самом, где Мириам Флетт покупала клеящие карандаши и ножи для бумаги, пока не закрылся «Обсервер» — и начал вести дневник.

Если верить Рэйчел, после Контакта жизнь для всех начиналась заново. Это не был Страшный суд; никого не карали за грехи. Это не был рай в иудеохристианском представлении. Скорее это напоминало древнегреческую идею о золотом веке, когда люди достигали такого просветления, что могли жить вместе с богами.

— Все прощено, — говорила Рэйчел, — но ничто не забыто.

Мне хочется в это верить. Звучит благородно. Но что это на самом деле значит? Трудно представить духовный союз ребят, привыкших носить часы «Картье», с крестьянами из стран третьего мира. Хуже того, даже люди, забивавшие до смерти собственных детей, получили шанс жить вечно. Нирвана для маньяков. Получается, что террористы переживут своих жертв на тысячу, а то и больше лет.

Если все они не изменились, это несправедливо. А если они изменились столь радикально — это негуманно.

Рэйчел тоже это признавала. Люди нажили слишком много неприятных вещей, чтобы тащить их в новую жизнь.

Она утверждала: для этих людей осознание того, кем они были, и есть наказание.