Светлый фон

О…

Даже когда моя рука отвела шпагу назад, готовясь вонзить её глубоко в шею Тёмного Сокола, даже когда я представила, как рубиновый песок становится алым, а мои ноздри ощущают слабый медный запах его крови, даже когда судьба встретилась с неизбежностью… Я рассмеялась.

Рука Странницы соскользнула с моего плеча. Она отшатнулась на полдюжины шагов, словно я оттолкнула её.

– На случай, если тебе интересно, – сказала я, оборачиваясь к ней, – ошибкой была шпага.

Я подняла колено и сломала об него тонкое лезвие.

Сотни разных выражений промелькнули по лицу Пенты Корвус, как маски, которые она примеряла одну за другой, – и ни одна не подходила по размеру. Растерянность. Раздражение. Гнев. Ярость. Недоверие.

Она двинулась ко мне на негнущихся ногах, её сандалии зарывались в песок, а изо рта лились слова. Некоторые причиняли боль, другие пытались ввинтиться в мои мысли. Я танцевала вокруг каждого из них, не сдвинувшись ни на дюйм.

– Всё в порядке, сестра, – сказала я мягко, поскольку разговаривала не со Странницей. – Теперь можешь расслабиться. Тебе больше не нужно бороться. Жаль, что я не знала Пенту Корвус раньше, когда она была молодой необузданной аргоси и спасла Рози от превращения в машину-убийцу, которой её хотели сделать хозяева. Держу пари, Пента тогда представляла собой невероятное зрелище. На это стоило посмотреть. И даже сейчас, когда её воля почти исчезла, сменившись Алыми Виршами, которые постоянно росли и ширились внутри неё, что-то всё-таки осталось. Она сопротивлялась стихам. Саботировала как могла. Нечто чудесное скоро исчезнет из этого мира.

– Мне жаль… – Вот и всё, что она смогла выдавить. Всё, что стихи позволили ей.

Какие бы гадости стихи ни творили с её разумом, они сделали его хрупким. Ломким. Открытие того факта, что Алым Виршам можно противоречить, означало, что сами по себе слова больше не имели тех значений, для которых были придуманы. Эти значения распались на части, превратившись в простые слоги, а потом – в невнятное детское бормотание. И, как капризный ребёнок, столкнувшийся с правдой, с которой он не мог справиться, эти стихи суетились и нервничали, в гневе размахивая своими игрушками.

Впрочем, Пента Корвус… От неё ещё кое-что осталось – и этого оказалось достаточно. Её голова повернулась вправо, а затем резко дёрнулась влево – с такой силой, что едва не потянула за собой всё тело. А вот во второй раз и впрямь потянула. Пента развернулась, будто делала пируэт на сцене, однако снова встала на ноги. В третий раз она поднесла одну руку к подбородку, а вторую к затылку и повернула голову так быстро и резко, что я услышала треск ломающейся шеи.