– Ха-ха, – сказал Дуров. – Теперь я под подозрением. Без бакенбардов, но с двумя глазами, с носом, со всем прочим. Знаете, дружище, я мог бы и рассердиться, но во имя этого металлического пузырька, выложенного изнутри хлорвинилом, соединившего нас с вами в этот грозный час, я не сержусь. Я Дуров Павел Аполлинарьевич.

– А точнее нельзя? – осторожно, но неумолимо спросил лейтенант.

– Можно-можно. Вот паспорт, вот удостоверение, вот, наконец, почетная грамота.

– Выходит, вы вроде артист? – Голубизна понемногу возвращалась в милицейские глаза. – А какого вы фактически жанра?

Боги! Каков вопросец… Группа поиска смотрит в корень, в корень, висящий в воздухе, в сокровенную пустоту моей жизни…

– Какого фактически жанра? Я артист оригинального жанра.

– Понятно, товарищ артист, понятно. Не обижайтесь, такая служба. К тому же всесоюзный розыск.

Милейшая деревенская, на постном молоке разведенная синька теперь уже снова плескалась в глазах лейтенанта. Паспорт, а затем и удостоверение вернулись к Дурову. Почетная грамота чуть-чуть задержалась.

– «…За постановку спортивного праздника „День, звени!“»… Значит, это вы, Павел Аполлинарьевич, в нашем городе устраивали праздник?

– Я там мизансцены разводил, – скромно промямлил Дуров.

– Вот повезло! – воскликнул лейтенант.

– Кому повезло? – удивился Дуров.

– Мне. Буду рассказывать в подразделении, не поверят хлопцы.

– А вы, друг мой, значит, лейтенант милиции? – спросил Дуров. – Две звездочки вполне меня убеждают. Нет, нет, не нужно документов. И бакенбардов вы никогда не носили? Нет, умоляю, никаких документов. У вас своя профессия, у меня своя. Словесный портрет похож на любого человека, но люди моей профессии умеют отличать тех, кто не способен к изготовлению фальшивых дензнаков. Уж такие задачки для нас семечки! Уверяю вас. Посмотрите, дружище, радуга! Вот, новое чудо – радуга на все небо. Знаете, мне стыдно признаться, но еще несколько времени назад я адресовал этому свирепому дождю нелестные эпитеты – видите, и сейчас говорю «свирепый»… – мне казалось, что я выброшен в мир неживой равнодушной природы, но сейчас – посмотрите, как все преобразилось! Радуга через все небо! и малые радуги там и сям меж кустов! капли повсюду висят и блестят! пузыри валандаются в лужах! асфальт проясняется, дорога стремительно проявляется из тумана, будто кто-то трет пальцем переводную картинку! какие стволы черные! вот вам красота черного цвета! положите сюда любое – и любое засверкает, но мокрое черное среди зелени – всегда жизнь! – да-да, сейчас-то я понимаю, что и это неистовство было направлено к нам не просто так, но по адресу… быть может, как напоминание, но в конечном счете как ободрение… Ты согласен, офицер?