Джолало все смотрел, пока я наливала генмайча, который мы подавали утром. (Лорд Матсудаира особенно любил зеленый чай с привкусом жареного риса.)

Когда он стал говорить, священник рядом с ним произнёс слова на их певучем языке, и мальчик с бронзовой кожей стал темнее.

А потом священник сказал почти без акцента:

— Спасибо, дорогая, за твою работу. Мы с Джоао ценим заботу, проявленную тобой и твоей госпожой.

Я моргнула, глядя на него.

— Вы говорите на японском

Он улыбнулся.

— Конечно, да.

— Я думала, Джолало-сан был вашим переводчиком!

— Ясно, — его улыбка чуть скривилась. — Хотя это понятно, да. Я просто хотел, чтобы он практиковал язык, который для нас очень сложный, да.

— Я… Да. Это понятно.

Джолало пролепетал:

— Р-Рисуко-сан. Честь, да. Знать тебя, да.

Священник рассмеялся, сказал что-то на португальском, и Джолало снова покраснел.

* * *

Когда завтрак закончился, я прошла на кухню, чтобы убрать и попрощаться с Кумо-саном, глаза которого были пустыми после смерти Маи.

Повара Матсудаиры там не было.

— Ушел собираться, — Ки Сан пожал плечами. — И вряд ли тебе нужно прощаться с Фацо. Он сам не свой после вчера.

Я кивнула.

«Из-за его дочерей», — подумала я. И я была сама не своя днями. Я подумала о крови призрака, о которой говорила Миэко, о тяжёлых брызгах ужаса на моей спине…