— Не бывает плохого или хорошего, — внезапно вставил Кас. — Есть нейтральные поступки и наши эмоции на них.

— Собрание поэтов-песенников, блин, — хихикнул Хантер.

— А мне нравится. Я чувствую себя компаньоном таких умных людей, — улыбнулась Зои.

— Нда, только философствовать и можем, — буркнул Кас. — Люди, ожидающие смерти, наверное, оценили б нашу философию.

— А в тебе опять двойные стандарты взыграли, — съязвила Астра. — То тебе плевать на людей, то вдруг нас осуждаешь.

— Это не двойные стандарты, это всеобщее осуждение каждого, меня самого в том числе, — спокойно ответил Гриммс. — Я бы назвал это нигилизмом. У меня такое мировоззрение.

— У меня, знаешь ли, тоже. Однако можешь ли ты избавиться от этой дурацкой привычки?

— Какой же?

— Высказывать своё недовольство и портить настроение другим.

— Это не недовольство, а мнение. На Адифории позволено высказывать своё мнение. По крайней мере, формально.

— Именно, что формально. А в реальности тебе придётся заткнуть ротик и не вякать. Не нарушай законов Адифории.

— Ребят, почему у нас завязался спор на пустом месте?

— Адам, даже не пытайся их разнять, — Хантер положил руку на плечо напарника. — Спор Астры и Каса похож на схватку волков, пока не определят, кто альфа, не перестанут грызться.

— Представители закона уже сами эти законы и нарушают. Почему тогда мы не можем? — равнодушно продолжил Кас.

— Ну, у нас принято, что законы пишутся для подчинённых, а не для начальства. И ты, Кас, подчинённый, был, по крайней мере. И ничего с этим не поделаешь.

— Может и так. Но это неправильно. Идеальное общество можно построить только если каждый будет равен перед законом. На Адифории совершенно другая ситуация. А значит лучший путь — революция, чтобы те, кто подчиняется закону, этот закон нарушил. Минус на минус даёт плюс.

— Вот оно что? Ну как, идеальное общество уже строится? Мы ведь, по сути, эту революцию и совершаем.

— Эй, Адам, у тебя есть шоколад? — спросила между делом Зои.

— Возможно. Не могу сказать, что ты идёшь неверным путём, — пожал плечами Кас.

— Да, есть. Тебе с арахисом?