Рыбы. Ну, о них лучше не думать. Говорят, что стекляшки к вечеру опускаются на дно. У них на темени есть пятно, которым они чувствуют свет, ночью они не кормятся. Да и не были стеклянные рыбы главной опасностью в реке. Тут водилось кое-что похуже. Например, щуки. Уродливые создания, на четверть состоящие из огромной пасти с зубами-крючьями. Вот эти трёх-, а иной раз и четырёхметровые твари были самыми опасными в реке. Щука, вцепившись в человека, начинала мотать башкой туда-сюда и могла запросто размотать, разорвать его, оторвать руку, ногу или вырвать часть тела непрерывными, судорожными движениями своего корпуса. А ещё в глубоких местах реки, в омутах, залегают огромные бегемоты, некоторых из которых могут запросто ударом из глубины перевернуть маленькую лодку с мотором. И это были только те рыбы, о которых Горохов знал.

Больше всего ему мешал плыть пыльник, лёгкая ткань которого, намокнув, вдруг стала не такой уж и лёгкой. Левая, свободная рука уже заметно устала, он и не заметил, как стал работать правой. И та, конечно же, начала болеть; иногда боль, когда он по неосторожности прилагал серьёзное усилие, была резкой, острой.

Но он уже не обращал внимания на это. Как и на наваливающуюся усталость.

Плыть, плыть, пока есть хоть капля сил. Вот только дышать носом у него уже почти не получалось. Слишком интенсивно он работал, чтобы ему хватало размеренного дыхания носом. Вода, похожая на бульон, попадала и в нос, и в рот, она имела стойкий и привычный щелочной привкус, сразу вызывала оскомину, желание отхаркаться и промыть нос. Но с этим можно было мириться. Больше всего его начинала донимать усталость. Он стал уже подумывать о том, какую вещь выбросить, чтобы облегчить себя.

Но от чего он мог освободиться? Пыльник? Оружие? Но как потом выживать в степи без этих главных для выживания вещей. Про флягу Горохов даже и не думал, уж лучше утонуть сразу, чем оказаться в жаре без воды и спрятанных в тайнике вещей. Он больше не вспоминал про лодку. Под очки уже попала вода и начала жечь глаза, но Андрей Николаевич продолжал плыть, понимая, что силы уже на исходе. На исходе. Но тут впервые за весь заплыв он увидал перед собой чёткую чёрную стену. Рогоз! Берег! Ну наконец-то! Это придало ему сил.

Боль в руке, усталость, нехватка воздуха, опасение вдохнуть споры, – всё сразу отошло на второй план, теперь он надрывался только, желая достичь берега. И вот она, чёрная стена прибрежных зарослей, он наконец коснулся сапогом твёрдой поверхности.

Твёрдой! Нога провалилась в ил. Горохов всё равно был рад. И ничего, что ноги утопают в иле чуть не по колено, ничего, что местные твари, наверное, рыбы-стекляшки, перепуганные им, путаются в ногах и полах пыльника, главное, что он уже мог идти, но выходить не спешил. Уполномоченный, стараясь дышать носом и делать вдохи как можно реже, достал из воды флягу…