Какая-то тварь схватила пыльник, стала его дёргать, но и это не отвлекло его. Он, почти не дыша, стряхнул с фляги воду, забрался в тайник и вытащил оттуда респиратор. О, с каким удовольствием он его нацепил! Наверное, это был первый раз в его жизни, когда уполномоченный был так рад маске. Теперь, когда она была на лице, он смог широко открыть рот и вдыхать, вдыхать, вдыхать этот едкий речной воздух. Но надышаться ему не дала тварь, которая трепала его одежду, и он, по-прежнему утопая ногами в мягком речном грунте, пошёл к берегу.

Рогоз стоял перед ним сплошной стеной, и через него приходилось пробираться, на него посыпались тучи спор. Он, конечно, не видел их в темноте, но знал, что они красные. Сейчас для этой красной мерзости не сезон, но и сейчас они опасны. Они всегда опасны. Главное – их не вдохнуть, не дать им попасть в лёгкие.

Горохов продрался через рогоз, что без тесака было сделать непросто, а сразу за зарослями высился обрыв, на который с одной рукой он едва смог подняться. Мокрый, грязный, весь в смертельно опасной пыльце, с больной рукой и слезящимися глазами, с перхотью в горле и жжением в носу, он хотел упасть прямо тут, на этой круче. Вот только делать этого было нельзя. Ноги трясутся от напряжения, но уполномоченный понимал – нужно уходить, и уходить быстро. И не только потому, что рядом река с её мерзким рогозом. Главная опасность – это Люсичка. Как только она поймёт, что он сбежал, она вернётся. Потому что его теперь нельзя оставлять в живых. Во-первых, она похитила большую научную ценность. А во-вторых, Горохов единственный, кто об этом мог рассказать. Возможно, его уже ищут, осматривая лодку. И найдут лишь Яшку-стюарда. Так что вернутся. И у них наверняка есть коптер с тепловизором. Тепловизор в темноте следов на песке, конечно, не разглядит, а вот его Горохова, очень даже «увидит».

До рассвета час. Нужно было уходить, и он, напрягая последние силы, пошёл на восток. Стараясь выбирать твёрдый грунт, чтобы не оставлять следов: они ведь и утром будут искать.

Было бы хорошо, если бы поднялся ветер. Вот только ко всему прочему его начинала разъедать кислота, вырабатываемая речными амёбами. Горло, да и всю носоглотку, раздирало. Появился зуд в паху и между лопаток, но хуже всего дело обстояло с глазами. Он остановился. Как бы ему этого ни не хотелось, как он по привычке ни экономил воду, но глаза всё-таки нужно было промыть. Ему совсем не хотелось терять зрение даже частично. Это в степи смерти подобно. Он остановился, прижал флягу к животу локтем сломанной руки, стянул зубами перчатку… Даже промыть глаза, имея одну руку – целая операция. Но всё же он промыл их. И с удовлетворением отметил, что жжение сразу уменьшилось. Носоглотка тоже нуждалась в воде, но нет… Жжение в горле и носу он готов был терпеть. Андрей Николаевич даже не сделал глотка, воду нужно беречь. Днём тут будет под пятьдесят, а УК-костюма с охлаждением у него больше не было.