— Не наделает. Мы с ним обсудили возможные варианты. И на заправке он был молодцом. Сработал чётко.

— Сработал! — рассердившись, передразнила Юлька. — Его чуть не убили.

Беленькая приземлилась на её предплечье и проникновенно заглянула в глаза. Видать, надеялась услыхать хоть что-то полезное для претворения в жизнь своих планов.

— И что? Первый день что ли? Не ерепенься, — проигнорировал Даян вспышку жены.

Она тряхнула головой, взяла себя в руки и признала:

— Я тоже начала привыкать. Надоело всё до чёртиков. Ты своим звонил?

Ответил он не сразу:

— Ты же знаешь: после смерти отца я стал лишним.

— Ты же отказался от наследства, — не вполне искренно возразила Юлька.

Во-первых, она знала, что старшие брат с сестрой считают её мужа придурком и фрондёром. Чем-то вроде сорняка, который ни в коем случае нельзя пускать в свой огород. Дескать, заполонит всё, задушив культурные растения. Во-вторых, её собственный брат так же вычеркнул свою сестру из жизни. А мама просто сделала вид, будто у неё вообще никогда не было дочери.

Но родичи Даяна хотя бы раз в год ему звонили. И на каждый день рождения Севки присылали весьма щедрые подарки. Даже намекали, что готовы принять его у себя в Москве, если мальчик пойдёт по стопам деда. Устроят в любой престижный ВУЗ, если детка не станет дурить. Юлька подозревала, что их всё же заедает совесть: не поделились с братом наследством — жлобьё.

Но их «детка» дурила в собственное удовольствие. Презирала «богатство» и горячо любила родителей. Не бывать ему «видным деятелем»: сорняк — он и есть сорняк.

— Вот и не пори чушь, — прочитав её мысли, посоветовал Даян. — Лучше скажи: ты мне изменяла?

— Когда? — вытаращилась на него Юлька, подозревая, что ослышалась.

Беленькая уже заползла на плечо, вытягивая шейку. И, кажется, собиралась вскарабкаться выше: прямиком на лицо — так ей было интересно. Бронзовый свесился с зеркала заднего вида, стреляя своими бусинами: туда-сюда, туда-сюда, с одного на другую.

— С самой свадьбы, — придирчиво уточнил Даян, стараясь задушить улыбку насупленными бровями и поджатыми губами.

— А ты, засранец? — съязвила она, принимая предложение чуток попикироваться, сокращая путь.

— Кроме трёх последних?

— Как трёх? — вновь попалась Юлька на его финты и обалдела.

— Третью ты не видела, — преувеличенно небрежно бросил горячий сын степного народа.