Она стремительно поднимается на ноги, делает несколько бесцельных шагов, до боли сжимает виски горячими пальцами… Воспоминания не могут уменьшить ненависть. Она бы хотела забыть тот день, но он следует за ней через годы, мучает стыдом и бессилием, а от этого зажигает в груди чёрное пламя, которое готово порвать её на части, но не уменьшает свой накал, а ширится и захватывает её с ног до головы, от макушки до пяток, не оставляя ни пяди плоти, что клокочет от ярости и гнева.

Раз за разом переживает она своё унижение — снова и снова, чтобы убедиться: ничего не изменилось, ничего не забылось: стоит перед глазами и терзает болью…

Она вернулась в Долину на несколько дней. Молодая семнадцатилетняя сайна, знающая себе цену. Ей давно стали чужими эти люди. Друзья детства, превратившиеся в ничто. Постаревший отец, растрачивающий силу на ковку металла. Старшая сестра, выскочившая замуж, чтобы рожать детей. Яркоголовая медана — самая низшая, ниже только деревенские муйбы, чей удел — принимать роды, лечить да учить детишек. Они для неё чужие, она для них чужая — тогда поняла чётко, раз и навсегда. Все эти люди не ровня ей, не чета.

— Сестрёнка! — радостно кричала Ивайя и прижимала Пиррию к груди, а она не чувствовала ничего: ни любви, ни теплоты. Скрывала презрительную улыбку, оглядывала убогое жилище и удивлялась: она здесь выросла?.. Она жила здесь?..

Ивайя тараторила, рассказывая местные сплетни. Пиррия слушала в пол-уха, скользила взглядом по неровным мейхоновым стенам и скучала.

— Геллан наш в очередной раз вернулся, — доверительно сказала сестра, и Пиррия вынырнула из своих мыслей.

— Да? — спросила спокойно и безразлично, чувствуя, как бешено заклокотало сердце в груди.

— Беда случилась, Пирр, — сетовала Ивайя. — Дракоящер его чуть не прикончил.

— Очень интересно, — пропела она, чувствуя, как от возбуждения начинают потрескивать волосы.

— Еле очухался. Недавно вот стал спускаться в Долину. Теперь ты низачто не узнаешь красавчика Геллана. Солнечные камни изуродовали его.

— Хотела бы я на это посмотреть, — тянула слова, притворно складывая брови домиком, качая головой, словно жалела несчастного Геллана. Не жалела. Радовалась. Теперь уж точно никто не поцелует холодного Геллана, уродливого Геллана, слабого Геллана.

— Говоришь, бывает в долине?..

— Да, — закивала головой Ивайя. Как раз в полдень приходит посидеть на лужайке. Слаб он очень.

— Надо бы поздороваться… со старым другом.

Ивайя трещала ещё о чём-то, но она уже не слышала сестру. Легко поднялась и вышла на улицу. Вдохнула полной грудью горный воздух, наслаждаясь его вкусом. Только ради этого можно потерпеть всё остальное. А ещё и Геллан — подарок Обирайны. Как ни крути — жизнь хороша!