Все вышеперечисленное оказалось неверно. Это почти идеальная сцена. Риз встает на углу улицы, заглядывает в линзу камеры наблюдения – один мертвый взгляд встречается с другим – и говорит: «Сейчас он в опасности, потому что работал на тебя. И ты поможешь мне его найти». Мигает красная лампочка: рядом начинает звонить таксофон. Риз берет трубку, слышит писк модема, потом хор разрозненных голосов —
неуверенность, ромео, кило, семья, альфа, майк, размышление, джульетта, оскар —
и звонок обрывается.
Вот и все. Ни убаюкивающего подражания HAL, ни театральности «Звездного пути»: реплики Машины – это звуковой эквивалент старомодных записок с требованиями выкупа, она склеивает слова, позаимствованные у разных людей. И даже не составляет предложения, а использует какой-то кривой радиоалфавитный код[163], мешанину внешне случайных слов, которую приходится расшифровывать. Она говорит по-английски – вроде бы – однако множество парсеков отделяет ее от ленивого клише о компьютере, который очеловечивается, едва включившись, и начинает задумываться о
Мы были в начале второго сезона, в целом сезоне от переломной точки, после которой сериал вроде как должен был сделаться хорошим; и да, действительно, нам предстояло одолеть еще множество часов фигни. Но именно эта сцена меня зацепила.
Экранное воплощение Машины можно похвалить за очень многое. Есть, разумеется, очевидные, бросающиеся в глаза вещи: разъяснительные диалоги, споры Рут и Финча о непрозрачности машинных приоритетов, вопрос того, мясо или железо должны принимать решения (клянусь, некоторые из этих диалогов были потянуты прямиком из публикаций в журнале H+). На удивление трагическое открытие, что эта программа-Бог