— Еля, это, правда, ты? — наконец смог проговорить Май, а Еления вздрогнула от звука его сиплого голоса.

— Правда. Я. — Улыбнулась Еля счастливо и добавила еле слышно: — Он отпустил меня почти сразу, но настроил портал так, чтобы я вернулась только через десять лет. Отомстил. Непонятно за что. Я ничего не смогла поделать.

Дикая ярость пронзила каждую клеточку сильного мужского тела, и оно, наконец, откликнулось на гневные команды грозного хозяина прийти в себя.

Майстрим резко протянул руки, заключая Елю в железные объятия, сминая, сжимая, утыкаясь лицом в грудь, вновь вдыхая такой родной, такой знакомый запах любимой.

Ладони поплыли вверх по хрупкой спине…

Май мягко, но решительно усадил Елю к себе на колени…

Сильные пальцы жадно зарылись в шёлковые волосы, обнимая затылок…

— Еля, родная моя…

— Прости. Я усомнилась. Было больно. Я не хотела слушать сердце. Оно говорило, чтобы я мчалась к тебе. А я… Прости, — отрывисто шептала она, заглядывая в его глаза.

Май нашёл мягкие губы и жадно накрыл их своими, завладевая, проникая, выпивая дыхание. Тонкие руки не менее жадно обняли крепкую шею, а счастливый вздох стал ответом.

Он целовал её, жадно гладил спину, хрупкие плечи, нетерпеливо распускал ненужную причёску, откидывая прочь лишние заколки, вновь впивался в нежные губы, когда она, задохнувшись от долгого поцелуя, тихо и мягко смеясь, уворачивалась. Покрывал поцелуями нежную шею, надолго задерживаясь на пульсирующей тонкой венке, и вновь искал податливые губы, не в силах насытиться и утолить терзающий много лет голод.

Иногда Май отрывался и смотрел в глаза-омуты, подернутые мягкой поволокой, остро, до боли в груди осознавая, что его любимая с ним, вернулась, она не сон и не призрак, она из плоти и крови, она рядом.

Любит его.

Смеётся.

Целует.

Ласкает.

Живая.

И невредимая.

Он чувствовал каждое биение её сердца, ловил взволнованное дыхание и счастливый взгляд, понимая, что ему мало…

Всё равно мало.