Кабал взвел курок дымящегося пистолета и сказал, не обращаясь ни к кому конкретно:

– Я не позволю делать из себя посмешище.

Затем он повернулся к Бэрроу, который собирался встать, и приказал:

– Сядьте.

Кабал осмотрел свой офис. Дерево начинало гнить, со столешницы исчезла полировка, в вагоне вновь царил запах сырости и запустения. Поезд становился таким, каким он его нашел. Некромант подошел к Бэрроу и приставил дуло к виску Леони.

– Пятнадцать секунд. Подписывайте.

– Нет, – как и ожидалось, отвечал Фрэнк.

– Тогда все кончено, – ровным голосом произнес Кабал и направил пистолет на Бэрроу.

Без всякой театральщины, быстрым и точным движением Леони схватила контракт и ручку, а затем поставила подпись.

– Оставьте отца в покое, – просто сказала она.

– Нет! – вскрикнули оба мужчины, отчего Леони подпрыгнула.

Кабал грозно уставился на Бэрроу.

– Вот, полюбуйтесь, чего добилась ваша идиотская бескомпромиссность!

Бэрроу был настолько шокирован поступком Леони, что слова Кабала его уже не удивили.

– Что я наделал?

Где-то вдалеке часы на башне Святого Олафа пробили двенадцать.

Песчинки в часах резко закончились, осели в нижней чаше и замерли.

– Время вышло! – в дверях возникло тело Костлявого: в руках он держал соломенную шляпу с фрагментами черепа. Голос шел прямо из шеи – влажного обрубка – и звучал слегка приглушенно.

– Все на борт Проклятого экспресса!

Костлявый снова исчез из виду; сквозь открытую дверь Кабал наблюдал за тем, как цирк опустел и лишь несколько человек бесцельно носились по полю.