– Кто ты, о пылающий жаром несокрушимой силы? И почему, когда я вижу твое величие, то страх мой превращается в единственное стремление, единственное желание. Такое твердое желание, будто оно высечено на камне. Как я хочу служить тебе, о Великий! Прошу, смени гнев на милость и прости меня за то, что так нагло вторгся во владения твои. И прошу тебя, прими меня в свои верные слуги, позволь мне стать безропотным рабом твоим, исполняющем волю твою. Я поражен видением твоей силы, словно это была бы смертоносная стрела, убившая во мне всю гордыню, что сжимаешь ты в одной из своих рук. Ведь сам я ничтожнее самой малой песчинки, по сравнению с тобой, о Великий. Ты как гора Сумеру115 – повелительница гор. Твоя мощь может держать на себе все мирозданье. Прошу ответь, примешь ли ты меня в свою свиту? Позволишь ли мне действовать под твоей волей?

Аймшиг бился головой о землю, стоя на коленях и придерживая руками мешающую табличку. Демон отвечал громогласно:

– Имя мое – Хаягрива116, потому как сражаю врагов ржанием лошади. Я вижу твое раскаяние и прощаю тебя. А потому не буду убивать. Но словами не воскресишь убитых тобою, не построишь разрушенные дома. А потому я приказываю тебе восстановить твой утраченный обет служить людям, защищать учение Будды, спасать монахов от иноверцев. Ты помнишь, что это и есть цель твоей жизни Дхармапала?

– Да, я все помню, клянусь тебе, о Великий! – Аймшиг с трепетом смотрел на Хаягриву.

– Да будет так! – Словно бы поставил этим жирную точку, принял под свое крыло раскаивавшегося якшу, закрыл все распахнутые двери. Гневный защитник таял в воздухе, пока не остались только глаза на переднем красном лице, и все они следили за Аймшигом не спеша покидать пространство, но потом и они исчезли медленно закрывшись.

Невыносимые тяжелые цепи с глухим стуком упали на землю, разбившись на тысячу осколков. Он смотрел как камень с письменами тает в воздухе, рассыпаясь с каждым порывом ветра, словно сделан из пепла. Удивительно, но решив стать навечно слугой, он впервые за всю свою жизнь ощутил свободу.

В комнате со стенами, выложенными из неотесанных камней, погруженной в вязкий ночной сумрак, лама Чова открыл глаза. Он улыбался.

***

Погребальный костер для Харши возвели неподалеку от перевала, где прежде она строила ступу. Удивительно много пришло народа. Выглядели, конечно, как люди, но Марианна всё же догадалась. Церин рыдал безутешно, и его уже устали успокаивать. Все остальные стояли с печальными лицами, с цветами в руках. Никто не разговаривал. На пустой площадке наги возвели огромный пьедестал, на вершине которого лежала завернутая в белую ткань Харша. Похороны проходили по воле царя нагов и ведическому обряду и долго обсуждалось, кто же должен первым зажечь костер. Аймшиг старался теперь не смотреть в сторону Марианны, на чьей шее висела колба с амритой, переданная ей еще при расставании Харшей. Гуру Чова уже плохо ходил. С недавних времен, самочувствие прежде бодрого старика, резко ухудшилось, словно он потратил всю свою жизненную энергию и резко постарел. Но все так же иногда смеялся припадочно, заставляя окружающих оглядываться с недоумением.