Эту боль я могла стерпеть, но обида, что разрывала мою грудь, заставляла слезы литься по моим щекам. Люциан же смотрел на меня глазами, свободными от сочувствия и жалости. Он ненавидел меня, поэтому не стал стыдиться своих грязных животных желаний, а просто бездушно и жестоко насиловал и без того слабую плоть той, которую бесконечно любил пару часов назад, той, что подарила ему самое большое счастье за всю его восьми вековую жизнь. Теперь всё это было неважно. В голове пульсировала лишь одна мысль: «Скорее бы всё это закончилось!».

Я пыталась поймать его взгляд, не имея возможности сказать ему, попросить прекратить эту пытку, но он не смотрел на меня. Это был зверь, которого уже невозможно остановить, ведь он перешел к той стадии войны, когда все средства кажутся идеальными для достижения заветной цели – мести. Кровавой, жестокой, подлой, безжалостной мести.

Огненное пламя разлилось внутри меня. Глупец! Он, видимо, не догадывался, что женщина не может забеременеть в любой момент, а только в определенные дни, но, я решила так, раз уж это его так подстегивает, так забавляет, то пусть радуется своей ничтожной победе, которая не приведет к окончательному выигрышу в этой эпопеи. Я позволила ему думать, что сегодня он что-то сумел доказать, но это было не так на самом деле.

Он поднялся с постели, взял тканевые лохмотья, что час назад были моей одеждой, распахнул окно и выбросил их в пропасть, которая чернела внизу.

– Теперь ты никуда не денешься! – прохрипел он, возвращая себе приличный вид.

– Ты пожалеешь об этом! – бросила я ему, укрываясь алой простыней, на которой, к счастью, не было видно моей крови, вытекшей из порванных ран на моих внутренностях и коже, что зажили в считанные мгновения.

Он ушел, зло усмехнувшись напоследок. Я запомнила его выражение лица – победитель, которые проиграл сегодня битву со своим инстинктом.

Я хотела найти ему оправдание, простить, но каждый аргумент в его пользу покрывал контраргумент, который не давал мне возможности спасти авторитет Люциана и уважение к нему в моих глазах. Это было мерзко, подло, жестоко… Со мной всякое случалось за последние две тысячи лет, но такого не позволял себе никто, и ни один из близких и любимых мною людей не предавал меня так больно, что сейчас я просто закрыла глаза ладонями и заплакала, обернувшись красной тканью, чтобы прикрыть свою наготу, ведь она была противна мне самой.

Я пролежала так до ночи, а потом, спустила ноги на пол и приступила к созданию плана по своему спасению. Одно я знала точно – я могла оставить Элину с её отцом, поскольку он её действительно любил, а значит, не мог причинить вреда.