Я позволил моему соратнику Пушкину руководить колонизацией этой системы, а он разворовал половину выделенных денег.

И это тоже было признаком моей старости. Раньше Пушкин себе такого не позволял...

Мой слух выхватил из гомона толпы жалобный голос женщины с изуродованным болезнью ребенком:

— Бог-Император, помоги мне! Дай здоровья моему маленькому Леку, исцели его! На тебя уповаю, Бог-Император!

И я взмахнул рукой, и золотая вспышка пронеслась над толпой.

И ребенок вдруг засучил ручками, и парша исчезла с его личика...

— Спасибо, Бог-Император! Спасибо тебе!

Женщина пала на колени и принялась обнимать и целовать сына, по её щекам текли слезы...

А мы поехали дальше и вскоре остановились у громадного храма.

Здание, выстроенное в готическом стиле, возвышалось над городом, над всеми небоскребами Неониневии, оно восходило к самой атмосфере.

А перед храмом стоял мой памятник — монумент Императору-Крокодилу, и памятник изображал меня юным и красивым юношей, ибо в этом храме поклонялись мне — создателю Империи, самому сильному существу во Вселенной, живому богу.

И я прослезился под шлемом, увидев лик памятника и узрев себя молодым и бессмертным...

Теперь мне таким уже не быть.

А перед храмом меня уже ждали стеклянные ящики, в которых лежали законсервированные тела офицеров, погибших во время нападения грибоголовых. Павших солдат в этой звездной системе сжигали, как и во всей Империи. Но вот офицеров было принято консервировать после смерти, на случай если появлюсь я...

И я появился.

И толпа наконец замолчала и замерла в предвкушении чуда.

Даже жрицы моего культа, юные девы в белых платьях, все пали на колени.

И я показал им чудо — я воздел руки, и золотой свет залил площадь перед храмом.

А через миг стеклянные ящики лопнули, и мертвые офицеры воскресли и зашевелились. К ним уже бежали их родные и близкие, и жены плакали, и показывали оживленным мужьям, как подросли их дети...

— Бог-Император! Дарующий жизнь! Попирающий смерть!