В свете нового дня, на самой-самой его заре, в ещё тусклом белом свете, на бывшем, уже мирном поле боя, копошились люди. Они расчищали мелкие завалы, унося трупы погибших собратьев. Они разносили пригодные к использованию вещи, и совсем неважно какие; от простых разбросанных среди мед частей аптечек, до оружия и техники, что в основном была выведена из строя.

Когда война прекращает греметь, утоляя свой голод жизнями солдат, тоску и пустоту работой заполняют выжившие дети, женщины, старцы, и трусы, пропустившие сражения. Выживших, как требует закон победы – меньше, чем погибших.

Лишь единицы тех счастливчиков, что отделались совсем слабо, уже вернулись домой. Все остальные превратили санчасти, больницы и госпитали в переполненные заведения. Почти все они были с северного фронта, и по-прежнему ощущали боль в ушах. О самых пострадавших уже позаботились, остальные жизни, не были в опасности.

Общий настрой радости, может незаметный глазом на лице, но ощутимый сердцем в разговорах – рушил только Белый дворец. В рамках экстренных новостей о трагедии в палате королевы сообщили гражданам. Это, несомненно, окидывало тенью траура выдержавшую напасти Евразию, но не всем смогло сломить её дух. Зато сломило дух одного человека, что разом лишился и лучшего друга – знакомого с детства, и родной сестры – ради которой всю жизнь стремился стать сильней.

Вместо королевского стола, на месте трона, отодвинутого до самого балкона, в тронном зале стояли ишь три белых гроба, раскрашенных зелёными узорами, в любимом стиле Артура. Левее всех лежала изумительно красивая Инесса, с кожей бледно-молочного цвета. Её изящный покой пробирал мурашками до самой души. Любительница колких шуток никогда не была так бездвижна и светла; её брату трудно было смотреть, на эту пусть и элегантность, но всё же холодную. Рядом с ней, в вечной безмятежности лежал Артур – первейший король Евразии. Его светлые волосы впервые собрали в хвост, очистив от пуха умиротворённый лик. И замыкал ряд покойников второй капитан «Реокрацу», положивший жизнь во благо короля. Теперь у него не было ни прошлого, ни будущего, и никто не смел сомневаться в преданности Фрола. Его поступок выглядел несоразмерно малым, подле подвига Евразийского героя, но он тоже  являлся своеобразным героем для пары, что теперь навечно будет неразлучна.

Кир злился на себя уже из-за того, что не мог самостоятельно стоять. Его главной опорой служили костыли, даровавшие истерзанной ноге покой. Киру безмерно тяжело было находиться в компании навеки замолчавших друзей и родственников; глаза первого были красны, но сухи. Он не позволял себе проявлять пред ними слабость, заглушая душевные муки стойкостью.