Я помню. Мы с братом пошли в спальню. Я плакал, потому что хотел к груди. Она все еще кормила меня грудью. Так ей казалось правильно.

Мэри не стала включать диктофон планшета. Для судебного рассмотрения это не требовалось.

– Она лежала на кровати. Вся изрезанная. Возле нее Сэр с большим ножом. Такой большой охотничий нож со стальным лезвием. Он разрезал ее… блузку. Я помню ее груди, большие груди, они вывалились наружу. Изрезанные. Помню, как капали кровь и молоко. О Господи. Эмануэль вытащил меня оттуда и закрыл дверь, и мы кинулись прятаться. Тогда он заплакал. Не помню, что сделал я. После этого мы переехали в Аризону. Свою маму я больше не видел.

Сэр больше так и не женился, но были другие женщины, некоторые относились к нам дружелюбно, а некоторые нет. А когда рядом не было других женщин… – Эфраим коснулся ее руки; его рот был открыт, словно он не мог дышать. Втянул воздух. – Он использовал меня. Он использовал и Эмануэля, но чаще меня. Называл меня дочкой. Мне было пять или шесть. Я мало помню. Это делает его чудовищем – то, что он делал со мной?

Мэри подтвердила.

– Как-то ночью Эмануэль пришел за мной, и мы сбежали. Мы пошли в другое место, в учреждение. Там нам дали разные имена, и мы отправились в разные семьи. Прежде чем нас разделили, он сказал мне: «Я сделал это ради тебя. Пока папа спал, я взял его большой нож и зарезал его, как он – Хейзел. Не говори никому, никогда. Я всегда буду защищать тебя».

Эфраим снова вытер глаза и уставился на мокрые пятна на костяшках пальцев.

– Он сменил имя. Его усыновила пара по фамилии Голдсмит, и он называл их мамой и папой. Я жил с семьей в Аризоне, он в Бруклине. Мы не часто виделись. Я гордился им. Тайком читал его стихи. – Ибарра поднял взгляд на ангелов, полуприкрыв глаза. – Вы не знаете, почему он так со мной поступил?

– Не вполне, – призналась Мэри. – Возможно, хотел ввести в заблуждение ЗОИ. Возможно, не догадывался о последствиях. Он был дружен с Ярдли.

– Не представляю, как вернусь домой, – сказал Ибарра. – Не могу представить, как стану сидеть у себя в квартире, один.

– Вы пройдете коррекцию, – сказала Мэри. – Это необходимо каждому, кто побывал под «венцом».

Ибарра слабо отмахнулся от этого предложения.

– Меня такие вещи не привлекают.

– Этим можно бы исправить положение, – сказала она.

Ибарра твердо помотал головой.

– Я справлюсь – или не справлюсь – сам, – сказал он.

Она не стала дальше уговаривать его. Они сидели в тишине церкви, розовые и оранжевые солнечные лучи пробивались сквозь пыльный воздух над их головами и утыкались в дальний угол притвора. Она почувствовала на своих ребрах руку и локоть Эфраима и задалась вопросом, что он делает, ведь, конечно, не щупать же он ее пытается; затем он отстранился, держа что-то в руке.