Обратно ехать было куда приятнее. Мы покидали щиты и копья на телегу, а сами налегке шли позади. Видарссонов мальчишка, тот самый, что спрашивал нас про тварей, все оглядывался на меня и каждый раз пугался, встречая мой взгляд.
— А что ты сказал отцу, что он тебя послушал? — наконец решился он спросить.
— Сказал, что вырежу вам всем по дыре на лице, если он меня не послушает.
— А вырезал бы?
— Вырезал, — кивнул я. — В таком деле врать нельзя.
— А я его всегда боялся. Он чуть что по уху бил. А ты ж… — он замялся, подбирая слова.
— Невысокий, — предложил я.
— Да. По плечо всего, и волос еще на лице нет, а вон не побоялся его.
— Так одного вашего тролля Кай зубами порвал, — давясь от смеха, сказал Тулле. — Сам прыгнул на него, нож воткнул в живот, чтоб не сорваться, и давай зубами его грызть, да так, что клочки мяса во все стороны летели и кровь рекой текла. Кай потом с головы до ног красным был.
Парень чуть шею себе не свернул, глядя на меня. Видимо, никак не мог представить, что я, такой мелкий, загрыз тролля.
— После такого разве будет он бояться твоего отца!
— Да, видать, не будет.
Альрик встретил нас на пристани с восторгом.
— Ай да, Кай! Ай да, Эрлингссон! И как ты только сумел их уговорить? А еще жаловался, что торговаться не умеешь!
Хвит усмехнулся:
— Если он так всегда торговаться будет, нас ни в один город больше не пустят.
Сын Видарссонов помог разгрузить телегу, походил по Волчаре, полюбовался на наших парней, напугался от вида Ящерицы, а потом, когда все дела были закончены, подошел к Альрику и сказал:
— А возьмите меня к себе! Я, правда, всего-то однорунный, да и с оружием не очень. Но я старательный! Сильный! Я один могу полный бочонок с пивом поднять.
— И что потом? Бросишь его в тролля? — съехидничал Рыбак.
— Нет. Зачем? Он же разобьется, бочонок-то, — растерялся парень. — Зачем пиво зря тратить? Не хочу я в дом возвращаться. Там отец сейчас бешеный, снова изобьет почем зря. Мне так его до старости слушать придется. Хочу сам пожить, мир посмотреть! В море сходить! На тварей охотиться.