Хэйми откусил несколько символических кусочков от своей порции, затем предложил мне. Я отказался.
— Ты можешь съесть больше.
— И для чего? — спросил он. — Зачем есть, страдать от схваток в животе, а потом всё равно умереть?
Я обратился к приобретённой мудрости моего отца: «День за днём». Как будто в Малин существовали дни, но ради меня Хэйми съел ещё несколько кусочков. Как-никак я был наречённым принцем, сказочным НП. Хотя единственная магия во мне была связана с таинственным изменением волос и цвета глаз, и я не мог её контролировать и пользоваться ею.
Йо спросил Кла о том, как тот чуть не утонул. Кла не ответил. Фремми и Стукс хотели знать, откуда тот родом и куда держал путь — было ли это какое-то безопасное прибежище? Кла не ответил. Галли хотел знать, как долго тот исхитрялся прятаться? Кла не ответил. Он съел своё мясо и вытер жирные пальцы о полосатую рубашку.
— Не очень-то ты любишь разговаривать без присутствия Верховного Лорда, да? — спросил Дабл. Он стоял перед решёткой камеры, которую делил с Берндом, чуть дальше от моей. В руках он держал последний кусок своего стейка — который, как я знал, прибережёт на потом, если проснётся ночью. Тюремная рутина печальна, но проста.
Кла ответил из своего угла, не вставая и не поднимая глаз.
— Зачем мне говорить с тем, кто скоро умрёт? Я понимаю, что будет какое-то состязание. Очень хорошо. Я выиграю. Если дают награду, я её заберу и отправлюсь восвояси.
Мы приняли это в ошеломлённом молчании.
Наконец Фремми сказал: «Он не понимает».
— Получил неверные сведения, — сказал Стукс. — Или, может быть, у него в ушах вода и он плохо слышит.
Йота зачерпнул из своего ведра, напился, вскочил на решётку своей камеры, которая до сегодняшнего дня была одиночной, напрягая мышцы и тряся прутья, как обычно, затем отпустил их и повернулся лицом к здоровенному увальню, скрючившемуся в углу.
— Давай я тебе кое-что объясню, Кла, — сказал он. —
Кое-что из этого я знал, но даже по прошествии долгих дней и недель, не всё. Я внимательно слушал. Как и остальные, потому что здесь, в темнице, не часто обсуждали «Честный». Это было табу, как, я полагаю, в прежние времена электрический стул, а сейчас — смертельная инъекция.