— Что вы здесь делаете? — голос мечника звучал угрожающе.

Пусть присутствию монаха в этой комнате могло найтись какое-то объяснение, Муан ощутил, словно все его опасения оправдались: стоит оставить Шена без присмотра хоть на несколько минут — к нему притягиваются всякие подозрительные личности.

— Прошу прощения, — прошептал молодой монах, вцепившись в Шеново одеяние, что собирался вернуть на тумбу. — Я заметил, что одежда господина испортилась, и хотел почистить ее.

Может, так оно и было, но для Муана звучало все еще подозрительно.

— Не нужно, — произнес он, зайдя внутрь и забирая одежду из монашеских рук. — Я сам с этим разберусь. Ступайте по своим делам.

Монах кивнул и быстро вышел из комнаты. Муан следил за ним, пока тот не закрыл за собой дверь. Старейшина пика Славы перевел взгляд на влажную сероватую одежду в своих руках. Лучше было бы просто купить новую. Муан сложил одеяние и положил на тумбу.

Настоятель Сун резко отвернулся от окна, услышав звук захлопнувшейся двери. Молодой человек с сизо-черными волосами сложил руки на груди и неспешно прошел вдоль комнаты. Его красивое лицо выражало неудовольствие, а величавая осанка заставляла настоятеля чуть склонить голову. Он долгое время молчал, заставляя настоятеля нервничать и потеть.

— Наши гости должны задержаться на ночь, — наконец, произнес молодой человек.

— Хранитель Йи?.. — переспросил не до конца понимающий ситуацию настоятель.

— Мои опасения оправдались. Этот странный заклинатель, столь легко нашедший потайной ход, что веками не мог никто обнаружить… Он взял кое-что оттуда. Кое-что, что принадлежит не ему.

— Вы имеете в виду… — догадался настоятель и, не договорив, побледнел. — Неужели та самая вещь, что поможет нам вновь воззвать к владычице?

Молодой человек метнул в настоятеля уничижительный взгляд. Тот тут же согнулся в низком поклоне.

— Простите, хранитель Йи. Я сделаю все необходимое, господин!

— Этот заклинатель не должен уйти отсюда с той вещью.

Сон Шена был глубоким и вязким, словно разогретый битум. И такой же обжигающе-душный. В этом битуме… в этом сне он стоял внутри темноты. Та обволакивала его, словно путы из ваты, словно мягкое черное облако, в котором невозможно вздохнуть. В этом сне он был не один. Посреди темноты стояла белая фигура без лица. Несмотря на отсутствие рта, она громко смеялась. Этот смех бил по барабанным перепонкам и отдавался глубоко в груди. Фигура смеялась и смеялась, а Шен не мог пошевелиться.

На белом пятне, которое должно было символизировать лицо, зажглись два глаза: один — багряно-алый, а другой — чернее окружающей тьмы. А вслед за этим «лицо» разорвала надвое длинная улыбка. Внутри нее была чернота.