И в самом деле, независимо от причины, девушка без спроса покинула орден. Се Сиаль ей этого точно не спустит.

— Что поделаешь, — хмыкнул Шен. — За свои решения приходится нести ответственность.

Аннис опустила голову.

— Кто-нибудь выходил в город? — перешел старейшина пика Черного лотоса ко второму вопросу. — В Кушоне уже говорят о случившемся в Хэфане?

Ученики помотали головами.

— Никто не выходил, — отозвался Муан. — А монахи ничего не говорят об этом.

— Ясно… Кстати, Муан, ты изучил тот свиток, что давал тебе настоятель? Там есть что-нибудь стоящее?

Муан растерялся от этого вопроса.

— Нет, я совершенно забыл о нем, как только ты провалился в ту ловушку. И с тех пор не вспоминал.

— Нельзя так пренебрежительно относиться к основной цели нашего визита, — посетовал Шен.

Муан фыркнул.

— Я изучу его прямо сейчас, если ты настаиваешь.

Дверь вновь отворилась, когда Муан собирался ее открыть. В комнату вошли двое монахов, занося бочку с водой. Вслед за ними заглянул настоятель.

— О, вы все здесь, — удовлетворенно начал он. — Я хотел показать молодым людям их покои. Поздний ужин для господина Шена вскоре принесут.

Он шире открыл дверь, выпуская молчаливых монахов, а затем приглашающе махнул рукой заклинателям.

— Позвольте показать вам ваши комнаты. Старейшина Шен может оставаться здесь.

Муан недовольно поджал губы. Кинув на Шена быстрый взгляд, он все же смирился и пошел следом за настоятелем. Ал и Аннис поклонились учителю и вышли вслед за старейшиной пика Славы. Только Волчара осталась, даже и не думая убирать свою голову с колена Шена.

Монастырь заснул сразу после заката. Этим вечером Шен не собирался рано ложиться. Все еще ярки были воспоминания его дневного сна. Это ужасающее чувство потери, ощущение непоправимости. Самое страшное, что только может быть. Гораздо больнее физической боли. И гораздо неумолимее.

Разве не наивно желать быть с человеком вечно? Это невозможно. И Шен прекрасно знает об этом. Жизнь так не работает.