— И это все?
— Все.
Я глубоко вздохнул, извлек из внутреннего кармана фотографию и протянул Хеймскуру.
— Вы, наверное, уже в курсе, что вертухаи из Пентагона не останутся в долгу, если им помогут разыскать вот эту штуковину?
— В самом деле? Я бы не верил ни одному их обещанию. — Он взял снимок, поморгал, отдал. — Как это похоже на них! Вечно лгут, вечно мутят воду.
— Лгут?
— В данном случае — безусловно. Этот предмет был доставлен сюда. Я лично его осмотрел. Никакой научной ценности. Абсолютно никакой. Похоже, всего-навсего обломок старого космического корабля. Неинтересный, бесполезный хлам. Мы от него избавились.
— Избавились? — Не возьмусь описать усилия, которые я затратил, чтобы в голосе не прозвучало отчаяние.
— Списали. В Раю его больше нет. Все, что не представляет ценности для мужчин, должно исчезнуть. Да что тебе в этой безделице, Джим? Давай-ка выбросим ее из головы и поговорим о чем-нибудь действительно интересном. К примеру, о музыке. Скажи-ка, голубчик, ты сам пишешь тексты или?..
Глава 17
Глава 17
На обратном пути мы помалкивали, будто воды в рот набрав, и почти не замечали роскошеств, которые окружали нас на транспорте восторга. Лишь за закрытыми дверями апартаментов мы дали волю языкам. Одобрительно кивая, я выслушал весь Флойдов запас проклятий и ненормативной лексики, — надо сказать, он оказался в высшей степени изобретательным по этой части и практически ни разу не повторился.
— Присоединяюсь, — сказал я, когда отсутствие воздуха в легких заставило его стихнуть. — Нам и правда здорово не повезло.
— Ага, — согласился Стинго, — а еще нам здорово соврали.
— То есть?
— То есть Хеймскур попытался продать нам старую лепеху верблюжьего навоза. Так называемая история науки в его изложении — по большей части пропаганда для солдатни. И раз уж мы это понимаем, то с какой стати должны верить истории насчет археологической находки? Ты запомнил его последние слова?
— Нет.
— И я — нет. Но кое-что, надеюсь, запомнилось. Или ты не заметил, как на экскурсии я постоянно чесал в затылке и ковырял в носу?
Флойд с самого утра соображал туговато; он уставился на Стинго разинув рот. Я улыбнулся и сунул в ухо указательный палец.
— Эй, небесное око, ты меня слышишь?