158

склона, и на несколько секунд снег вспенился, разбиваясь о волну летящего на него ярветра, срывающего на пути ледяной нарост предгорья, словно его соскоблили лопатой, размером с Бракауэрский столб…

— Арваль!

Поглощенный этим зрелищем, Арваль сидел на корточках на краю обрыва и наблюдал за последним чудом в своей жизни разведчика, которая показала ему столько чудес. Он наверняка разглядел, как под силой напора перевернулись сераки, как снег, гонимый ветром, пронесся назад вверх по склону и вырвался с бешеной силой в воздух. Лично я не видел, как он поднялся вверх, я давно уже закрыл глаза, зарывшись в снег, будто это могло помешать ветру оторвать меня от земли, но Эрг говорит, что видел, как Арваль молнией метнулся в небо. И я ему верю.

x Извержение продлилось с полминуты, не больше. Но как же было страшно… Я боялась, что мы недостаточно далеко отошли. Линию гребня снесло на полтора метра. Арваль задохнулся от распыленности частиц еще до того, как его накрыло обратной лавиной. Он не успел испугаться. Это была внезапная смерть без мучений… Светлячок, почему он? Он избежал стольких смертельных опасностей за свою жизнь! У него был темперамент истинного первооткрывателя, у него был нюх! Я его обожала. В нем было больше животного начала, чем во всех нас, он обладал немыслимой интуицией… Но в этот раз не почувствовал опасности. Это я виновата. Я должна была ему сказать, предупредить, он бы отошел. Нужно всем было сказать с самого начала, даже еще до Бракауэра. Сразу,

157

Ороси! Все не сейчас… А что теперь? А теперь слишком поздно.

— Уходим за холм! Привал! — бросил Голгот, поднявшийся первым.

Он пытался сдерживать мощность контрудара, что валила его к земле, но покачнулся и повалился в гору нанесенного контрлавиной снега у нас за спиной. Не совещаясь, мы инстинктивно принялись утрамбовывать снег в большой прямоугольник пять на шесть, выстраивая оградительную стену из блоков, что Тальвег механически нарезал шлифмашиной. По щекам его катились слезы. Ларко и Кориолис вытащили палатку из рюкзака Горста, который, отвернувшись, что-то бормотал, обращаясь к Карсту, он все время с ним разговаривал еле слышными фразами, в которых ничего нельзя было разобрать. Сокольник позвал назад своих птиц, он, наверное, здорово за них испугался. А чуть поодаль сидел на снегу ястребник и гладил ястреба. В такие моменты полного отчаяния нам особенно не хватало тепла Альмы, заботы Аои, и Каллирое не могло быть замены. Они умели разделить случившиеся с другими беды, без них мы все съеживались, уходили в себя. Нас осталось всего двенадцать. Каждый день с нашего выхода из лагеря мне казалось, что среди нас кого-то не хватает, я то и дело вынуждена была себя контролировать, чтобы с моих уст не срывались неуместные вопросы «А куда делся?.. А где запропастилась?..», которые и так часто звучали от Голгота. Он до сих пор думал, что ему достаточно в ладоши хлопнуть, и Каллироя из-за холма появится, и костер нам разведет. С огнем, между прочим, становилось все сложнее, запасы масла подходили к концу. А про еду и говорить нечего: вчера нас от голодной смерти спас горностай, но если птицы сегодня не принесут добычи, то как быть? На нас страшно