– Тебе нужно поесть, – Раварта выпрямляется и целует меня в лоб, уводя из мира воспоминаний и возвращая в здесь и сейчас. От её поцелуя я забываю на несколько секунд о своих мыслях, повязке и слабости.

Мы идём по узкой, едва прослеживающийся среди густого мха, тропе. Каждое мшистое растение – это тонкий ствол с насаженными одна на другую звёздочками. Природа так близко подогнала их друг другу, что получается настоящий ковёр с влажным ворсом. Раварта на некоторое время пропадает из поля зрения, а затем возвращается с тремя сырными лепёшками и бутылкой ягодного сиропа. Я буквально заглатываю куски, разве что, не проталкивая их внутрь пальцами. Становится чуть легче. Сознание проясняется.

– Когда я скажу, – обращается ко мне Раврата, – нужно будет дышать только через нос, мелкими вдохами. Там будет ядовитый газ. От него рвёт. Но луче дышать носом, чтоб меньше попало внутрь.

– Ага, – я киваю, представляя себе картину с двадцатью выворачивающими самих себя наизнанку восстановителей.

– Участок совсем небольшой, там болото совершает клин, – продолжает пояснять Раварта. – Обычно проходим его минут за десять.

– И часто вы тут ходите?

– Ну когда-то доводилось несколько раз за лето, – она пожимает плечами, – когда база была там, по другую сторону леса.

– Ясно… – я не знаю, что ещё спросить.

Мы проходим ещё около двух километров. Каждый шаг отзывается резью в левой ноге. Чтобы отвлечься стараюсь считать количество поваленных деревьев справа и слева от тропы. В основном падают ели, оставляя на месте себя ямы и куски корневищ. Лес действительно сделался суше за последние несколько лет. Удивительно, что за два дня не было ни одного дождя. В моём детстве август славился затяжными дождями. Вода стекала водопадами с крыш, бежала по черной плесени стен и плеском разбивалась о стенки вырытых канав рядом с фундаментами домов. После серии ясных дней дожди случались тёплыми. И мы с Патриком и другими ребятами из школы подставляли рты под водопады с крыш одноэтажных домов. Вода заполняла рот, стремясь просочиться в желудок, но мы этого ей не позволяли. Мы набирали полные рты и вытягивая губы трубочкой, выплёвывали друг в друга тонкие струйки.

Самым неприятным было, когда вода из струи попадала в глаз. Он становился красным и часто опухал. Но кого это заботило! Смех и веселье от самого процесса перекрывали все неприятные ощущения в глазу. Вкус дождевой воды сейчас у меня на языке. Я набираю немного слюны и сплёвываю в мох, представляя, как выстрелил в Патрика. Он там, где-то спереди. Интересно как бы он сейчас отреагировал на подобную выходку. Фу! Какая глупость! Я улыбаюсь и отмахиваю от себя эту глупую идею. Я же теперь взрослый. Мне нельзя себя так вести. Ноги постепенно уходят всё глубже в мох. Под подошвой ботинок хлюпает что-то склизкое. Мы входим на территорию болота. Во рту постепенно сохнет, а нос начинает неприятно щекотать изнутри.