– Трэй, пора, – поворачивается в мою сторону шедшая чуть спереди Раварта. – Носом, ты помнишь.

Я киваю, стараясь сделать вдох как можно более поверхностным. Сперва запах болотистой гнили терпим, но вскоре я понимаю, что он становится всё невыносимее. Запах настолько едкий, что кажется, будто в носу размазывают слизь, снятую с тухлого мяса, а затем ещё и поджигают. Глаза слезятся, я стискиваю зубы и стараюсь опять искать упавшие деревья. Но их здесь нет. Вместо этого справа от нас лишь открытое пространство с топью. Я думаю о том, что это прекрасное место чтобы подлететь сверху и обстрелять нас с беспилотников, но к счастью, их по близости не наблюдается. Слышу, как впереди стонет Сьюзан, а потом он падает и её выворачивает.

– Сюзи, не надо, потерпи, только не останавливайся! – кричит Патрик.

Я продвигаюсь вперёд, вижу, как Патрик помогает ей подняться, но его самого начинает рвать. Глядя на это, я чувствую, как мой желудок готовиться вывернуться наизнанку, вытолкнув остатки непереваренных сырных лепёшек. Считается, что рвота – это защитный механизм. Когда кого-то из людей тошнит, всем вокруг тоже хочется освободить желудки.

Когда-то это могло быть оправдано у наших предков, кормившихся из общего источника. Если один что-то съел что-то не то, то вероятно и остальные тоже могли это съесть. Лучше всем освободиться от испорченной пищи. Помня об этом механизме, мой желок всё настойчивее старается сжать свои мышечные волокна и выбить из себя содержимое. Я вспоминаю как с помощью обратно связи обучался чувствовать свою физиологию. Всеми силы лобных долей моего мозга брошены на то. Чтобы сдержать рвотные позывы. И спустя минуту, мне кажется будто удалось с этим справиться. Слава лобным долям! Ещё нескольким восстановителям становится плохо.

Обгоняя одного паренька, я вижу как блевотина стекает у него с подбородка прямо на воротник камуфляжной куртки. Дана идёт впереди как танк. Ей будто всё ни по чём. Я начинаю нервно хихикать. Раварта морщится и недоумевающе смотрит нам меня. Я качаю головой. Наверное, она подумала, что у меня помутнел рассудок от газов. Наконец, концентрация газов начинает снижаться. Дышать становится легче, но я всё ещё не рискую вдыхать глубоко.

Болото отступает. Лес становится гуще. Здешняя мошкара агрессивно вгрызается в тонкую кожу век, облепляя все глаза. Самые смелые мошки лезут прямо в рот, от чего приходится постоянно сплёвывать. Мы – пир для здешних голодных насекомых, возможно, никогда не видавших человеческой плоти. Мы проходим ещё несколько километров и делаем привал. Всю дорого я расчёсываю лицо и руки до красна. Отёки поднимают бугорки под раскрасневшейся кожей. Тод командует устроить привал, и я растягиваюсь на мху. На трёх печках варится похлёбка.