* * *

Виклор Волк выглядел на удивление счастливым для человека, у которого ещё не зажили все раны. Утром его навещал Брык Хохотун. Зашла речь и о Хмаи. Хохотун сказал, что он не желает даже слышать больше об этой женщине.

Поэтому вечером жену Меченосца отвлекли от общения с сыном (Блич вылечил своей тенью ещё немного Бешенства, и мальчик освоил несколько новых слов) звуки виолы. Выглянув в окно, она видела играющего Валли Хромоножку, а рядом Виклора Волка на костылях. Волк пел любовную песню, хотя, скорее это было больше воем, чем пением, но воем удивительно приятным.

Закончив, влюблённый разбойник отдал деньги музыканту и свистнул из кустов Секретаря, чтоб помог покинуть двор.

Хмаи знала, что это первая и последняя серенада. Волк не романтик, готовый довольствоваться взглядом и вздохами. Он зверь. Благородный и честный, но всё равно зверь. Его душа не может существовать автономно телу. Во второй раз он придёт или взять её, просто, без дальнейших ухаживаний, или получить отказ и уйти. Навсегда. Без шанса вернуть назад.

И Хмаи, в лесу мечтавшая стать с Волком одной парой, теперь страшилась его нового появления. Женщине не хотела отказываться от того, в кого влюбилась с первого взгляда, но и принять волчью страсть уже так просто она не могла.

Опытная следопытка, как бы Олэ ни маскировал свои визиты, каждый раз узнавала о них. Муж приходил раз десять за эти четыре дня. Он сидел возле кровати Морэ, возле её кровати, подсматривал за их с сыном прогулками.

Вернувшись в лазарет, Виклор блаженно растянулся на кровати. Его явно больше не волновало, что он лечится у стражников и «это неправедно».

Ракка всё свободное время посвящал сиденью на подоконнике и слушанью птиц. Уже появилась решётка, а во дворе охранники — верный признак того, что ещё неделя-две, и последний атаман сменит больницу на тюрьму.

И, чувствовалось, эта мысль не даёт Ракке покоя.

— Влюбился? — спросил он, не оборачиваясь, у Волка.

— Возможно, — уклончиво ответил Волк.

А потом засмеялся. Ракка повернул голову, долго смотрел на него, пьяного от счастья, что-то обдумывал, и вдруг потребовал к себе начальника Ока.

Когда прибыл Найрус, Ракка спросил, есть ли шанс избежать виселицы. Найрус честно ответил, что нет, даже с хорошим защитником.

— Пойми... на тебе висит столько преступлений... Ты последний из атаманов.

— А если вы, Найрус, просто посмотрите сквозь пальцы на... предположим, я сбежал, а вы не углядели? Я даю вам слово, что ненавижу каждый день моих семи лет в ночной армии. Клятва каторжанина, я ощущаю себя новым человеком.