— Тогда в солдаты? Говорят, ты тут героем стал, сражаешься будь здоров.

— Я просто защищаю свою Родину. Быть солдатом я не хочу.

— Тогда что?

Герт не знал что. Он старался не думать о будущем, не заглядывать дальше пары дней.

— Слушай... а разве горшечник плохое занятие?

— Нет, конечно. Без горшков в быту тяжело, и не боги их людям обжигают. Но...

Герт тяжело вздохнул. Иногда его, признаться, начинало тянуть к отцовскому ремеслу, но он не был уверен, что это зов истинного призвания. Возможно, «стать горшечником» — просто воспоминания о доме, о комфорте, который не ценил, как будто вместе с подростковым возрастом вручили в подарок кривое зеркало, в котором видишь всё привычное в скверном свете, а всё новое и незнакомое в радужном.

— Я подумаю, когда кончится война... и прими мой выбор. Любой выбор, папа. Пожалуйста.

Отец по-доброму рассмеялся и обнял сына за плечи.

— А какой ты стал крепыш в столице-то! Девушка хоть есть?

Герт улыбнулся.

— Больше, пап. Почти что невеста.

— Из хорошей семьи?

— Из замечательной. У неё нет родителей, но есть два брата. Они — мои лучшие друзья.

А потом отец и сын просто сидели молча на ступеньках лазарета и думали каждый о своём.

На башне Герт не удивился, что другу всё известно. Тенир оставил свою тень подслушивать, мальчик заметил, но ничего не сказал.

— Кузен Ти... дружище... Ты мне как брат... Я скорблю вместе с тобой... мастер Гулле... он много сделал для меня. Но надо жить. Жить дальше.

Герт подумал, чем бы утешить ещё кузена Ти, но смог только дать один совет.

— Ты мало спишь... Зря. Сны... иногда они кошмарны, а иногда намного милосердней реальности. Меня бы убила тоска по Фейли, которую едва увидел, и вот надо опять расставаться. И мысли о кончине твоего папы убили бы. Если бы не сны. Никогда мне не снилось столько чудесного, как за эту неделю.

Кузен Ти поднялся, сел, и печальным голосом сообщил, что народ Теней может посылать добрые сны только людям, но не друг другу или тенирам.