— В каком смысле передислокация? — уточняю я.

— Понятия не имею. Но ходили слухи, что с Китаем вот-вот подпишут мир.

С минуту мы молчим. Мир для нас — абстракция, нечто неуютное и опасное. Гораздо более опасное, чем локальный прорыв или даже массированная атака. Потому что с наступлением мира мы станем не нужны.

— Располагайся, — прерывает молчание Аникей. — Видишь тот пригорок? Они обычно лезут оттуда. Правда, в последнее время редко.

Не проходит и получаса, как в опровержение его слов через вершину пригорка переваливает сразу полдюжины «Самураев» и начинается пальба.

Мы не помним, что делаем, когда находимся в режиме «А», автоматическом. Мы видим только итог наших действий. И ещё можем прочитать протокол — непрерывную цепь команд и результатов их исполнения.

— Вот это да, — говорю я, ознакомившись с протоколом после подавления вылазки.

Присвистнуть в нынешнем состоянии я не способен, варьировать тембр голоса тоже, так что восхищение и уважение приходится передавать словами. Из шести целей четыре поражены Анкой, нам с Аникушкой досталось по одной.

— Ты что, снайпер? — спрашивает Аникей.

— Хуже, — голос у Анки ничем не отличается от наших, такой же механический и бесцветный. — Модифицированная модель, по пути с Южного фронта прошла через апгрейд.

— Почему же тогда «хуже»? — интересуюсь я.

— Потом расскажу. Что, если я немного посплю?

Спать в дневное время не положено по Уставу, но на Уставы мы класть хотели. Несмотря на то, что штуковина, которую кладут, у нас отсутствует. Минуту спустя Анка переходит в режим «А», и мы с Аникеем откатываемся от неё на полсотни метров, чтобы не разбудить болтовнёй.

— Как тебе она? — спрашиваю я.

Аникушка машет левым лазерным манипулятором.

— Знаешь, что я сейчас делаю? — вопросом на вопрос отвечает он.

— Что же?

— Плачу. Они не должны были присылать бабу. Я ведь уже почти забыл, что, по сути, кастрат.

* * *

— Мне подчистили посмертную память, — говорит Анка за час до отбоя. — Раньше я помнила всё. Теперь только то, что было до того, как умерла.