Я ошеломлён.

— А как же мы с тобой?..

— Не знаю, — Анка останавливается. — Я переключила режим из «А» в «Ч». Сама не понимаю, как у меня это вышло: может быть, отказала блокирующая автоматика. Потом я забрала тебя.

Только сейчас мне приходит в голову провести примитивный тест-самоконтроль. Если бы я умел стонать, то, наверное, застонал бы, а то и завыл. У меня разбита ходовая, не хватает нижней правой конечности, корпус смят, заряд батарей десять процентов от номинального, гидравлическая жидкость утекла полностью, смазка…

— Голова не повреждена, — говорит Анка. — Ничего, в мастерской тебя подлатают.

— В какой мастерской?! — мне хочется орать во всю глотку, но у меня нет глотки, чёрт бы меня побрал! — От мастерских наверняка ничего не осталось, да нам туда и не пройти!

— Другого выхода нет, — роняет Анка. — У меня две дюжины зарядов. У тебя штук пять. Пробьём дорогу. Знаешь, Игорь…

— Андрей, — поправляю я.

— Игорь, — упрямо возражает она. — Знаешь, я, кажется, кое-что поняла.

* * *

Мы пробиваем путь к тыловым коммуникациям целые сутки. Под конец заряд в моих батареях истощается, я теряю остатки подвижности, зрение и слух. В себя я прихожу в тёмном, заваленном рухлядью помещении с треснувшим и частично обвалившимся потолком.

— Где мы? — спрашиваю я.

— На складе, — Анка закрепляет батарею у меня в корпусе. — Вернее, на том, что осталось от склада. Нам повезло: аккумуляторный сектор почти не пострадал. Так что ещё не всё потеряно, Игорь.

На этот раз я не поправляю её. Игорь, Андрей, какая разница. Лишь теперь я осознаю, что произошла катастрофа, раньше мне было не до того.

— Мы проиграли войну? — выдавливаю я из речевого блока.

— Боюсь, что её проиграли все.

— Не понимаю, — признаюсь я. — Что значит «все»?

— Пойдём, я кое-что тебе покажу.

Анка вновь толкает меня перед собой, словно калеку в сломанном инвалидном кресле. Мы выбираемся из склада в неровный, пробитый аннигиляционным разрядом коридор, движемся по нему, потом сворачиваем вправо и по наклонному жёлобу спускаемся уровнем ниже.

— Здесь был штаб, — говорит Анка, останавливаясь. — Он уцелел, только вот ни одной живой… Прости, ни одной неживой души здесь нет. Они удрали, все, понимаешь?