— Никто не застрахован от предательства, от ножа в спину, — сказал капитан медленно. — Слыхал ли ты, что час назад младший плотник сильно порезал руку стамеской?

Я помотала головой, не скрывая удивления. Из-за этого меня привели к капитану?

— Мальчишку повели к судовому врачу… Каюта была заперта изнутри, на стук Джонс не открывал… Когда сломали дверь, знаешь, что нашли? Не знаешь?

Капитан схватил меня за подбородок и дернул вверх, так что я поневоле уставилась в его темно-зеленые, мутные от гнева и страха глаза.

— Изуродованную голову на подушке, — выдохнул он, — и отсечённые руки со скрюченными пальцами… И кровь, полная кровать кровищи. И все, ничего больше.

От мистера Дьяволсона пахло выпивкой, дурными зубами, темным безумием.

— Расскажи мне, Том, — велел он. — Расскажи, что видел в трюме. Не сказочку про крыс, а правду. Кто напал на старого Роджера, сколько их было. Знаю — они тебя запугали, но я защищу. Кто стоит за этим, а? Боцман? Второй помощник? Сипаи? Если сипаи… Индийцы были в трюме?

Я помотала головой.

— Крысы, сэр. Никого больше не было.

Капитан отшвырнул меня так, что я вмазалась спиной в переборку.

— Блау! — крикнул он, и его голос сорвался. Боцман тут же вошел, будто подслушивал у двери.

— Пороть мальчишку! Прямо сейчас, десять плетей… Упрямый стервец, — добавил Дэвидсон вполголоса.

Боцман ухватил меня за руку и потащил на палубу.

— Нет, нет, нет, пожалуйста! — повторяла я тихо и безнадежно.

— Не трусь, Том, — крикнул мне откуда-то со шкафута Крючок. — У меня в твои годы уже вся спина в рубчик была. Ты ж не думал непоротым на берег сойти?

Матросы вокруг засмеялись. Пороли и вправду часто, но старались не слишком больно, а десять плетей было немного…

— Вы не понимаете, — я чувствовала слезы на глазах, но меня уже тащили к борту, уже ставили у просмоленной сетки канатов. В небе догорал стремительный тропический закат, море захлебывалось кровью солнца. Матросы подбадривали меня, чьи-то руки рвали с меня рубашку, подручный боцмана нес красную бязевую сумку с плеткой-девятихвосткой.

— Да у него там слоев, как у лука, — засмеялся кто-то, — Ишь как замотался, мерзнешь что ли, Томми?

Последняя льняная полоса упала с моего тела, освобожденная грудь качнулась, и сразу стало очень тихо. Кто-то присвистнул и замолчал, слышно было только, как сэр Персиваль покрикивает с мачты. Я обвела глазами корабль — боцман качал головой, запустив руку в красную сумку, да так и не вытащив плетку. Матросы переглядывались, Крючок таращил глаза так, что это было почти смешно. Сипаи, стоявшие группой у левого борта, хмурились, а их командир смотрел на меня спокойно и надменно. Но самым страшным было лицо капитана — он застыл в дверях своей каюты, его губы шевелились, будто он повторял что-то или молился. Я сообразила, что меня больше никто не держит, подобрала свою рубашку, зябко в нее запахнувшись.