Бекшеев застыл.

И рядом, с искаженным лицом, застыл Сапожник. Как мухи в янтаре. Вот что, оказывается, чувствуют люди под ментальным прессом. Но… какой силы должен быть подавитель?

Действие стандартных ограничено.

А тут…

Вдох.

Первая волна, пробивающая собственную защиту организма, проходит сквозь мышцы. И ощущение тела возвращается. Сопротивляться? Это как пытаться выбраться из янтаря.

Альбита.

- Иди. Сюда.

Этого голоса невозможно ослушаться. Он там, внутри головы. Хотя Бекшеев честно пытается.

- Не дури, - говорят ему мягко, едва ли с нежностью. – А то помрешь раньше времени… и ты тоже, девочка. Я знаю, что на Ищеек он слабо действует… но не этот. Этого на всех хватит. Сам делал. Садись. Сидеть, кому сказано!

И Зима опустилась на пол.

Бекшеев рядом.

Взгляд её таков, что… стыдно. До боли. Вообразил себя героем, а даже та женщина с плоским лицом видела правду.

- И ты… ты же хотел умереть, верно? Садись.

Сапожнику досталось место напротив.

Что он собирается делать? Ничего хорошего, но зачем-то ему нужны… они все нужны. И живыми. Поэтому… Ник-Ника все-таки убил. И… и оцепенение не прошло, как и желание дотянуться до этого человека в грязном желтом свитере.

Кем бы он ни был, хотя определенное сходство со стариком сохранилось.

Потом. Идентифицировать тело можно потом. А сейчас остается только сидеть. С ровной спиной. С безумной улыбкой. Наверняка такой же, как у Зимы.

Своей смертью…

- Вот так, - Сапожник послушно опускается. – Сейчас остальных поднимем… сядем тесным добрым кругом… Тихоня где? Где-то рядом. Наверняка. Любопытный засранец. Выходи! Давай, давай… левой ножкой, правой. Ты хорош, конечно, но я лучше. Поэтому позволил тебе идти следом. Да, я лучше всех.