За свою жизнь я повидала множество кораблекрушений, но такого еще не видела: корабль сгорел полностью, дотла, яростное пламя превратило песок в стекло. Невозможно было определить, как он выглядел и сколько душ встретило на нем столь яркий и жестокий конец. Когда колеса захрустели по обломкам, я остановилась, пытаясь обнаружить хоть какой-то признак жизни. Нельзя здесь задерживаться надолго. Зарево неминуемо привлечет падальщиков вроде Ловцов уже в ближайшие пару часов. Я пнула ботинком оплавленную землю. Откуда здесь вообще взялся этот корабль? На сотни миль вокруг ни одного порта, только разбросанные по Пустошам поселки. Ошибка навигации? Я взглянула вверх, в сереющее небо. Откуда он падал? Спешившись, я подошла к краю кратера и глянула вниз. Жар опалил лицо. Искать что-то здесь бесполезно, одни почерневшие обломки.

Я пошла прочь, но меня вдруг рвануло на восток, кишки словно скрутило. Снова стремительно накатили отрывочные видения: кровь из горла, черные птицы, холодный металл… Они явно не закончили со мной.

Сплюнув, я выпрямилась и направилась точно на восток, навстречу поднимающемуся солнцу.

Заря в Пустошах удивительно красива, но за такие виды нужно платить высокую цену: постоянные голод, холод, одиночество и подступающее безумие. Немногие готовы ее платить.

Я оплатила эти рассветы, оплатила многократно, но сейчас, когда на небе, как чернила на шелковой бумаге, распускались краски, не обращала внимания на эту дикую красоту. Под ногами тянулась глубокая борозда, в конце которой у покореженных остатков эвакомодуля на песке лежали две неподвижные фигуры.

* * *

Те несколько секунд, которые понадобились, чтобы подойти к телам, я пыталась бороться, заставить себя развернуться и побежать обратно к мулу, закутаться поплотнее и ехать куда глаза глядят, оставив выживших умирать здесь. Все втуне. Они знали, что я так не поступлю, знали, что приму решение сразу, только увидев тела.

Подойдя поближе, я замедлила шаг и положила руку на висящий на поясе нож. Банды вроде Ловцов частенько используют тела в качестве приманки.

Матово-серебристый упавший эвакомодуль выглядел новым. Никаких эмблем или маркировки, невозможно понять, откуда он взялся. Обычное дело: со времен войны с эвакуационных модулей стирают маркировку на случай, если занесет на вражескую территорию.

Внутри не было никакого движения, только от разбитой обшивки тонкими струйками еще поднимался дым. Сжимая рукой нож, я подошла к телам. Они лежали в обнимку, засыпанные песком, так что сложно было различить, где кончается одна фигура и начинается другая. Маленькая в объятиях большой. Я пнула большую носком ботинка, не увидела реакции и, сняв рукавицу, просунула ладонь сквозь разбитое стекло шлема.