С десяток офицеров вылезли из вагона и направились к станции. Тоха спрыгнул на мокрую, чавкающую, грязь и остался около теплушки.
Вскоре показалась высокая фигура князя Чичуа. Он быстро подошёл к программеру.
— Антон Дмитрич, идёмте. Там безобразие творится! Наши караул от вагона отпихивают, хотят пленную сестру заколоть.
— А мы что можем сделать? — пожал плечами Тоха.
— Неправильно это. Прошу вас, идёмте.
Вдвоём пошли к вагону с арестованными. Четверо офицеров, среди которых Тоха увидел Крамского и Зарецкого, и шестеро солдат с красно-чёрными нашивками Корниловского ударного полка с винтовками лезут к вагону, отпихивая караул и матерясь почём зря.
— Пусти, говорю! На штыки сучку, мать ея растак! Пусти! Какого чёрта! Прикладами забить суку большевистскую! Штыком к вагону приколоть стерву!
Караул с трудом удерживает разъярённых людей. Вокруг мнутся добровольцы, но вмешиваться никто не спешит.
— Прекратить! — рявкнул князь. — Вы офицеры или красногвардейцы⁈
Бледный Зарецкий с горящими глазами и перекошенным от ярости лицом, потрясая винтовкой, прокричал князю:
— Они с нами без пощады расправляются, в печах жгут! А мы — разговоры разговаривать!
— Сергей! — крикнул Тоха, — она же пленная и женщина! Перестань!
— Ну и что, что женщина! — рявкнул бешеный Крамской, — А вы видали, граф, что это за женщина? Как она себя держит, сука⁈
— И что? — с бешеными глазами рванулся вперёд князь Чичуа, — за это вы хотите её заколоть? Да?
— Да! — рявкнул Крамской.
Тоха выхватил револьвер и дважды пальнул в воздух. Толпа смолкла. Из-за штабного вагона выскочил Симановский. Вникнув в курс дела, наорал на всех и велел разойтись.
Толпа медленно рассосалась.
Крамской идёт рядом с Тохой и тихо матерится, бормоча:
— Я не я буду, заколю сучку…