Он почти не помнил, как она его убила. Он лежал на широкой кровати в комнате, наполненной горячим, лениво колышущимся воздухом. В памяти осталось ощущение чистой простыни, на которой было распростерто его тело, сжатое ее сильными, горячими бедрами. «Ты ни в чем не будешь нуждаться», — прошептала она и провела вдоль его груди острым лезвием длинного ножа. Он не мог пошевелиться и только смотрел, как медленно раскрывается тонкая красная линия глубокого пореза, наливаясь темной кровью, как она жадно слизывает ее, а потом поднимает нож высоко над головой. Тягучие напевные слова неведомого языка прозвучали утробно и хрипло, и лезвие упало вниз.

Абдулла очнулся от того, что она поднесла к его губам маленькую темную бутылочку. Он сделал большой глоток, почувствовал острый вкус соленого металла и специй и вдруг ощутил сильный страх, заставивший его содрогнуться. Но страх прошел так же внезапно, как и нахлынул до этого, и он жадно выпил все до дна.

Потом он долго лежал на кровати, со смешанным чувством ужаса и странного ликования ощущая, что сердце его не бьется, налившись каменной тяжестью, а все тело наполняет неведомое ранее ощущение невесть откуда взявшейся силы.

После той ночи все изменилось. Абдулла вспомнил, как впервые пришел к Галачьянцу, еще немного смущаясь и злясь на самого себя за это смущение, и как назвал сумму, показавшуюся ему самому тогда неправдоподобно огромной: один миллион долларов каждый месяц за лекарство, которое может вылечить его дочь.

Через три месяца Абдулла понял, что стал владыкой мира. Это понимание окончательно утвердилось в нем после того, как он дважды выжил во время покушений на свою жизнь: автоматные очереди прошили его тело, лишь причинив мгновенную жгучую боль, а пуля снайперской винтовки, вошедшая точно в сердце, как будто растворилась в том тяжелом окаменевшем сгустке, в который это сердце превратилось. Он был неуязвим для оружия, болезней и времени; от его воли зависело все больше и больше влиятельных людей, и сильные мира сего переставали быть сильными, как только выпивали первую порцию эликсира: их деньги, сила и власть теперь принадлежали ему, как и их жизни. Абдулла знал, что прием ассиратума — так она называла эликсир — нельзя прекратить: каждое новолуние он собирал дань с тех, кто пришел к нему как клиент, а теперь был подданным, платившим кровавый налог. Он тоже каждый месяц жадно выпивал свою порцию этого зелья, но знал, что при необходимости может обойтись и без него: тяга к свежей горячей крови периодически ощущалась им так остро, что втайне от Кобота он просил его помощников собирать эту драгоценную жидкость, вытекавшую из перерезанных жил несчастных подопытных жертв. Его существование действительно стало сбывшейся мечтой, как и сказала она.