Шутка прошла мимо нее, и она отпила чай. Он пододвинул ей тост, пока она пусто смотрела на него, на привлекшую ее глаз косматую бороду, полную острых крошек.

– У меня для тебя подарок! – сказал Мейбридж внезапно, бросаясь в открытую настежь студию, пока она переводила взгляд с него на угощение и обратно. Спросонья мармелад с гостинцами привели ее ровно в то смятение, на которое он рассчитывал. Он вернулся с ухмылкой, пряча руку за спиной.

– Я хочу тебе кое-что подарить; я знаю, тебе понравится.

Он сунул ей под нос сверток из коричневой бумаги, и она приняла его, нахмурив лоб. Два дня назад Мейбридж забрал перифероскоп с обычного места, завернул в плотную коричневую бумагу и задвинул в комод. Теперь она держала сверток в обеих руках, вертела, нащупывая очевидную форму. Немедленно поняла, что это, и потянула за нитку.

– О нет, не здесь – теперь он твой. Забери к себе в комнату, можешь развернуть там.

На ее лице боролись подозрение, радость и замешательство. Не в силах передать все три эмоции разом, она просияла ему и вгрызлась в тост.

– После завтрака я покажу тебе свою новую машину; она похожа на эту, только лучше, – сказал он, ткнув непристойным пальцем в сверток.

Она позавтракала и ушла одеваться, пока он готовил свое безымянное устройство. Расставил компоненты так, чтобы она легла на стол головой между отражающими механизмами. Солнечный свет к машине подал с помощью трех параболических зеркал. Это не так пахуче и неудобно, как масляные лампы, да и день был светлым, не чета предыдущим неделям.

Она была в дверях, наблюдала за его восторженной демонстрацией.

– Видишь? Все работает так же, как то устройство; эти маленькие зеркала крутятся, черпают свет оттуда. Везде линзы, гляди! – он показывал и хлопотал над лакированным деревом и латунью; в линзах бликовал солнечный свет. – Здесь два дисковых и один ротационный цилиндрический обтюратор. Все управляется вот этой ручкой, которую я вначале буду недолго вращать. Итак, что думаешь? Ты готова?

Она помедлила, потом кивнула и села на стол, закинув ноги, чтобы лечь плашмя. Он поправил ее голову и наложил поперек лба простой тонкий ремешок.

– Превосходно! Начнем же. Готова? – ее глаза моргнули в знак согласия.

Он надавил на ручку, и машина пришла в действие. К третьему обороту он поймал свой ритм. Линзы превратились в светящиеся и крутящиеся сферы, которые растягивали, жевали, сфинктерили и рассекали новоизобретенный свет, бурившийся в края черных отзывчивых глаз, пока затворы-обтюраторы нарубали и стругали пульсы тени, блеска и тьмы. Машина загудела в первый раз. Он перебегал взглядом с нее на лицо и тело Жозефины, остававшиеся неподвижными, и на свои карманные часы с отверстием, поставленные на полке рядом. Через три минуты Мейбридж начал замедляться, наконец остановив машину. Снял головной ремешок и помог ей сесть. Она нормально дышала, нормально смотрела – не было ни малейшего следа какого-либо эффекта. Он налил ей воды и попросил пройтись по комнате, что она и сделала, не отрывая губ от стакана. Результат слегка сбивал с толку; должен же быть хоть какой-то эффект. Он сверился с журналом, произвел некоторые мелкие настройки и спросил: