– Работы невпроворот, – начал оправдываться он, теребя пуговицы куртки. – Я выскочил буквально на пару минут. В патруль заступлю только сегодня вечером.
– Прости, что потревожила. Но я решилась на это только после того, как сегодня побывала в тюрьме и поговорила с новой заключенной. Она еще совсем ребенок, и зовут ее…
– Рут Баттэрхэм, – продолжил Дэвид, уже расстегивая ворот куртки, и, достав небольшой сверток, протянул его в окошко. – А вот и копия ее дела. Как только я увидел ее, понял, что ты заинтересуешься.
Мое сердце часто забилось. Я широко улыбнулась. Сверток еще хранил тепло тела Дэвида, и я поскорее прижала бумаги к своему сердцу. Сверток даже пах Дэвидом: шерстью и кедровым деревом.
– Ты такой милый…
Он в смущении покачал головой, но не смог скрыть довольной улыбки на своем лице.
– Я не могу этого больше делать, Дотти. Украдкой копаться в делах, делать выписки из них, передавать их тебе. Меня рано или поздно поймают!
– Поймают? Тебя?! Нет, ты для этого слишком умен.
– Я работаю в
Говоря все это, он смотрел в сторону, и я позволила себе еще раз полюбоваться им.
У него настоящая, мужская профессия: он всегда на передовой и борется за то, чтобы этот мир стал лучше. Если бы я родилась представителем сильного пола, то выбрала бы именно профессию полицейского. А вот мой чванливый отец, целый день сидящий в мягком кресле с сигарой и газетами, смотрит на таких, как Дэвид, свысока.
– Это в последний раз, – пообещала я.
– Ты уже который раз говоришь это.
– Ну а что ты хочешь от меня услышать?
Он покосился на Тильду, которая делала вид, что полностью поглощена своим вязанием. Но я-то понимала, что на самом деле она следит за нами, а не за своими спицами – как минимум три петли она уже пропустила!
– Ты знаешь что. Когда?
У меня опять кольнуло в груди:
– Ты же знаешь, я согласна. Но только не сейчас. Надо подождать.
Мне было больно смотреть на его разочарованное лицо, на проступившую боль в его глазах, которые я так любила.