– Вы сегодня в хорошем настроении, мисс Трулав! – улыбнулся он.

Он был прав. И я бы могла часами стоять рядом с ним и вдыхать запах его влажного шерстяного сюртука, чувствуя за спиной взгляд бдительной Тильды. Но мне пришлось вернуться домой.

Вот там-то меня и ждал неприятный сюрприз.

Экипаж, стоящий у дверей нашего дома, я заметила издалека и сразу узнала эту пару серых лошадей. Настроение мое вмиг испортилось. Что ей надо в моем доме? Я в это время не принимаю. Ей наверняка сказали, что я уехала по делам.

И тут меня словно током ударило: возможно, она специально пожаловала именно в это время. Я заглянула в экипаж и увидела, что внутри никого нет. Ей должны были доложить, что меня нет, но она все равно вошла.

Вошла, чтобы поговорить тет-а-тет с папой.

– Похоже, у вас гости, мисс! – отметила Тильда. Впрочем, в ее голосе не было никакого удивления.

Мы молча прошли в дом через парадную дверь. Все выглядело каким-то ненастоящим, словно это не мой дом, а кукольный домик. Когда Тильда взяла у меня чепец и перчатки, я услышала громкий визгливый смех.

– Я поднимусь к себе, – сказала я.

Но они, наверное, услышали цокот копыт у дверей или мои шаги.

– Дора? Дора, это ты? – раздался папин голос из-за двери библиотеки.

Я остановилась в замешательстве у парадной лестницы. Внутренний голос подсказывал, что надо как можно скорее взбежать по ней и скрыться в своей комнате. Но на меня смотрели Тильда и лакей. Как я могла ослушаться папу под их пристальными взглядами?

И снова раздался голос отца из библиотеки.

– Зайди сюда, Дора! Мне надо поговорить с тобой.

Каждый шаг давался с болью, словно я шла по битому стеклу. Я вспомнила рассказ Рут, как она, дрожа всем телом, пробиралась к комнате «капитана» в кромешной темноте. Сейчас было светло, но я чувствовала себя точно так же.

Я открыла дверь библиотеки.

Красные гардины были задернуты. Витрины с чучелами ворона и скалящейся лисы слегка запотели.

Папа стоял у стола рядом с миссис Пирс, держа ее за руку.

– Моя дорогая Доротея! – просияла миссис Пирс.

Ее огромная нижняя челюсть, ее платье горчичного цвета и очередная нелепая прическа – все это уже казалось мне оскорблением. Но слышать от нее имя, данное мне при крещении, имя моей матери – вот это было для меня почти невыносимо!