— Жано, — беззвучно кричу я в жутком вое светошумовухи.

«Так и знал, что ты вляпаешься!» — сказал бы он, если б не умирал.

Выпрямляюсь с судорожно стиснутыми челюстями. Зубы скрежещут так, что заглушают звон гранаты. И вдруг какофония прекращается. Мир наполняется звуками терпимыми и разнообразными. Педро затаптывает полыхающую костром куртку, Алвано с раздражением морщит нос, но дуло магнума снова смотрит мне в лоб.

— Nino, идиот! Почему так долго?!

— Простите, дон, — смиренно отвечает юноша.

Внезапная мысль-догадка возникает при взгляде на изящного Педро, его маленькие, будто детские ладони. Помню, как эти ладошки умеют душить. Вот ты какой, «nino»!

— Вот досада! — сокрушается командор, который прежде был преподавателем. — Нашему развлечению так и норовят помешать…

Мне больше нельзя ошибаться! Алвано не шутник, а сумасшедший маньяк. У него все просчитано. Я в его руках. Скотина знает, что начни он мучить Таню, я сам себя разрежу на куски, чтоб это прекратить. Но, кажется, я тоже нащупал его слабое место.

— Мой ход, гаденыш.

Шаг в сторону Педро, тонкую шею в жесткий захват (лишь бы не задушить), быстро выхватываю из-за пояса маленький дамский револьвер — как раз под ручонку такого сосунка.

— Только шевельнись, и ему конец!

Алвано дергается, я вижу, как дрожит его рука. Испугался, придурок? То ли еще будет!

— Брось ствол, руки за голову.

В глазах командора полыхают ярость и страх, он медленно опускает на пол магнум и так же осторожно поднимает руки за голову.

— Встать к стене. К стене, скотина!

Алвано выполняет и этот приказ. Педро в моих руках обмяк, испуганный, я чувствую, как дрожат его колени.

— Таня, — окликаю я девочку, — марш на крыльцо.

Танюшка вся дрожит, белые губы трясутся. Похоже, дочь командира Светлова совершенно потеряла самообладание. Плохо! Нам еще далеко до победы.

— Таня! Быстрее!

— Даааан, — пищит она, бессмысленные глаза наполняются слезами, — а ты?