– Белла? – произнес я вслух, ощутив себя идиотом.

Смутное воспоминание махнуло флажком где-то на периферии сознания и тут же исчезло в сизой дымке.

Когда ушла подруга жены? Что было потом?

Ноги понесли меня в сад, но сознание мертво застыло перед окном. Казалось, я все еще стою там и смотрю на притихший утренний мир. Мне хотелось застыть перед окном так же, как я застыл посреди сада позавчера, слушая телефонный звонок. Не знать, не разбираться, не двигаться. Уснуть еще на пару часов.

Я вышел в сад через заднюю дверь. Он молчал. Бумажные фонарики потускнели, будто ночь выпила их цвета. Папоротники, растущие по бокам от альпийской горки, напоминали о чем-то старом как мир и бескомпромиссном. О том, что ночью таится в каждой тени и ускользает с первыми настойчивыми лучами.

Я люблю папоротники. Вестники древних эпох, они сами похожи на чешуйчатые рельефные хвосты канувших в прошлое ящеров. В них много выжидающей мудрости и терпких тайн. В них нет легкомысленной броскости.

Сад замер, застыл под восковым панцирем скудного света – всплески не повторялись. Казалось, весь мир не двигался. Словно демиург прикорнул над плетением, а серо-розовая рассветная нить, нить цвета залежавшейся воздушной клубничной пастилы свисает из его расслабленных рук.

Сад окружал забор в мой рост. Для неплохого обзора улицы стоило обойти дом, подобравшись к фасаду. Я решил прогуляться до калитки и проверить двор: мельтешение не оставило меня равнодушным.

Обойдя дом, я тупо уставился на подъездную улицу, что обычно хорошо просматривалась за низким забором.

Обойдя дом, я уставился на то, что раньше было подъездной улицей…

Дорога исчезла.

Вместо соседских домов и изгородей, вместо белоснежного почтового ящика, мусорного бака и можжевельника… Вместо этого всего был лес.

– Упился до чертиков, – я осекся, – ну нет же! Детская доза, довел себя до них же.

Я опустился на газон, посидел с полминуты, закрыв лицо руками, поднялся и опять взглянул на низкий заборчик и… лес. Стоит говорить, что он никуда не исчез?

***

Папоротники и камни, расписанные зеленым мхом и грязно-желтым лишайником. Я шел, а лес цеплялся за мои штанины, словно отговаривал двигаться дальше. Я то и дело останавливался и прислушивался, но не улавливал ни звука. Казалось, даже сердце не билось.

Вскоре лес оборвался, открывая вид на долину, усыпанную мелкими камнями и булыжниками. Там и здесь яркими хлопушками буйствовали рододендроны. Парочка этих цветов есть у нас в саду. Мне не по духу эти расфуфыренные Ритины любимцы. Как и стрелки аллиума – гигантские цветущие шары лука гладиатора. Фиолетовый всегда привлекал ее особенно, отсюда и страсть к злополучным бусам – аметисту цвета спелой сливы.