Мусин и Бодров одновременно поднялись и, пригибаясь, пошли в сторону лагеря. Я отправился следом. До лагеря около километра. Метрах в ста от нас залегли Нугуманов, Кузнецов и Осипов. Ещё в ста метрах на позиции находится Зубарь с двумя своими бойцами. Всего таких групп восемь. В каждой по три человека. Только Раиса действует в одиночку и уже несколько минут находится на позиции.
Проснулась рация:
– Я вижу, как сужается кольцо, – сказал Боков. – Кольцо – это мы. Если в тепловизор посмотрит хотя бы один человек из лагеря, то нам крышка. Одного Хамви хватит, чтобы перестрелять всех нас.
– Нас уже давно заметили, – сказала Раиса. – Наёмники шведа слишком нервничают, если приглядеться. Хорошо, что не пьют. Часовые из заключённых пьют. Парочка шатается и стрелять точно не способна. Разве только в небо. Еще трое тоже скоро до кондиции дойдут. Четверо не пьют и, кажется, понимают, что ситуация хреновая. Нервничают сильно, но пить не собираются. Один постоянно за кострами следит. Видите, как хорошо горят?
Никто не ответил. Двадцать четыре человека медленно идут к лагерю. Через час Олаффсон и его парни должны приступить к уничтожению зеков. Как только те поймут, что происходит, Олаффсон выстрелит в небо из ракетницы. Думаю, что мы поймём всё гораздо раньше, и затея с ракетницей лишняя. Пока всё по плану.
– Наблюдаю движение у одного из автобусов, – встревоженно доложила Раиса. – Один из заключённых выводит на улицу двух девушек. Жду.
Мы продолжили идти, ожидая ответа от Раисы.
– Один из парней Олаффсона подошёл к заключённому, – продолжила докладывать она. – Ведут девушек в сторону… Ведут… Остановились…
– Что делают? – спросил Боков.
– Отхожее место, – сказала Раиса. – В туалет захотели. Отбой тревоги.
До лагеря осталось с полкилометра. Я скомандовал остановиться. Возражений не последовало.
– Я в дерьмо наступил… – недовольно пробормотал Кузнецов.
– Эфир не засоряй, дурачок, – сказал Боков. – И гляди лучше, чтобы такого не повторялось.
– Так ни хрена не видно же! – развеселился Булат Мусин и начал вещать в эфир: – Дерьмо – меньшее, во что можно наступить. Главное, в нору кротогрыза не наступать. Отхреначит ногу, и усё, считай, калека.
Протянув руку, я забрал у Булата рацию и попросил:
– Мусин, громкость убавь. Ночь как-никак. Слышимость хорошая.
– Не услышат нас, – ответил Булат. – Там костры горят, часовые ходят. Кузнечики то и дело стрекочут. Нас и в ста метрах не услышат.
Переговоры прекратились. Все ждут. Эта ночь, в сравнении с предыдущей, светлее. Ненамного, но товарищей в пяти метрах разглядеть вполне реально. Лучше бы ночь была как вчера. Безопаснее.