— Почему? — едва слышно отозвалась Талла.

— Потому что это селение — ближайшее к тебе! Колдовство к колдовству, помнишь? Я лишь оставила метку, но питала её своей силой ты! Каждый раз, когда лечила кого-то, когда тянула из незнакомцев смерть, ты питала мой клубок силой! А он притягивал к себе нечисть.

— Зачем?! — ох и глупый вопрос! Ответ ведь и без него ясен!

— Чтобы вычистить территорию от людей, конечно!

— Ты убивала их! Жаловалась, что истребляют нас, а сама губила ни в чём не повинных…

Кара жёстко закрыла ей рот ладонью, заставляя замолчать:

— Никто не лишал их выбора. Кто поумнее, бежали в глубь страны. Я не изверг, чтобы убивать невинных. Я всего лишь освобождала землю. Не всю, заметь, а только маленький кусочек!

— Возле Крепости, на кладбище, тоже была метка…

— И возле Рощи, и в Нижних Загребах… Везде в устье Рогачки! И возле каждой метки жила колдунья, подпитывающая её. Я селила колдуний в нужных мне местах.

— Я не знала…

— Никто не знал! В том и прелесть! — Кара развернулась к зеркалу и принялась переплетать собственную косу, хитро поглядывая на дочь. — Мы собирали колдуний, привозили сюда. И отправляли каждую к покровителю, к тому, кто мог бы защитить её. До поры. До тех пор, как я позову вас всех домой.

— Ты продавала их, да?

— Сдавала в аренду, — гребень чиркнул по волосам, как меч по животу человека, чья жизнь оборвалась на глазах у маленькой девочки. Чья кровь брызнула в сосуд, полный живительной прозрачной влаги. Мужчина доверчиво снял ножны, оставил на скамье, и потянулся к чаше… И, наверное, так и не понял, откуда пришла боль и почему вода вдруг стала красной.

Теперь Кара смотрела на отражение колдуньи, а той казалось, что восемь паучьих глаз выглядывают из каждого осколка.

— Мне же нужно было платить охотникам жалование! И построить на что-то этот дом, и обеспечить наше будущее…

— Как давно ты делала это?

Кара коснулась тонкими пальцами трещин на зеркале, точно надеялась, что что-то ещё способно срастить их в единое целое. Но разбитое стекло не склеить, а порванную на кусочки измаранную душу не сшить в белоснежное полотно.

— Порой мне кажется, что всегда…

Насколько же устала эта женщина, что целую жизнь отдала ненависти? Как глубоко разъела её злость? Талла опустилась на пол, обняла колени. Спрятаться бы в тёмной норе да сидеть тихонько, пока плохое не закончится, пока не явится сильный, смелый мужчина, способный отогнать от неё зло… Но мужчина не явится.

— За что ты ненавидишь их? За что ты так всех нас ненавидишь?!